VIII. "ПРЕЖДЕ ОСЛЕПИТЬ ЛЬВА..."
В это время из-за пирамиды Хефрена показались две парные колесницы. Они, по-видимому, возвращались из пустыни, из Долины Газелей. На каждой колеснице было по два воина. Они прямо направлялись к великому сфинксу. По одежде можно было заметить, что там были и не воины.
-- Это, должно быть, охотники, -- сказал, заметив их, старый жрец. -- Там много газелей, и эти воины, по примеру покойного царя Тутмеса, -- да веселится он вечно в жилище отца своего, бога Хормаху! -- вероятно, охотились на этих невинных животных.
Колесницы все приближались. Жрец оттенил рукою глаза, чтобы всмотреться в лица незнакомцев.
-- Да это, если глаза меня не обманывают, мои приятели, ближайшие слуги дома царицы Пилока и ливиец Инини, -- сказал жрец.
-- Как! Пилока и Инини, уроженец Либу? -- обрадовался путник, который был в рабстве у царя троянского Приама. -- Я их когда-то хорошо знал.
Колесницы приблизились совсем.
-- А! Да это святой отец Имери в гостях у своего бога, -- сказал один из подъехавших, что был не в одеянии воина, а в остроконечной шапке с длинными воскрилиями и без панциря.
Это был чернокожий ливиец Инини. Тип другого, не воина тоже, был чисто египетский. Воины в шишаках и кожаных панцирях с медными круглыми бляхами тоже изобличали египтян. Остановив лошадей, все четверо сошли с колесниц. Воины остались при конях, а Пилока и Инини подошли к жрецу и его спутнику.
-- Вот счастливая встреча, -- сказал Пилока, худой и загорелый египтянин лет тридцати пяти. -- Недаром нам бог Хормаху помогал и на охоте.
-- А что? -- спросил жрец.
-- Да мы убили отличного, громадного льва и несколько газелей, -- отвечал Пилока, пристально, хотя как будто украдкой, всматриваясь в незнакомца во фригийском колпаке.
-- Ты не узнаешь меня, Пилока, и ты, Инини? -- сказал этот последний.
-- Адирома! -- воскликнули оба в один голос. -- Откуда ты? Из царства мертвых! О боги!
-- Да, -- улыбнулся тот, кого назвали Адирома, -- истинно из царства мертвых.
-- Но ведь говорили, что ты утонул в битве при Просописе, вместе с кораблем и всеми воинами, -- сказал Пилока.
-- Да, сначала погрузился в море, а потом вынырнул, совсем обессиленный; меня подхватили финикияне на свой корабль, -- отвечал Адирома.
-- А вот я так не узнал тебя, -- обратился жрец к Адироме, -- стар становлюсь.
-- А я сам боялся признаться тебе, святой отец, хотя и узнал сразу, -- сказал Адирома, -- думал, что я так изменился на чужбине и в рабстве, что меня и родные мои не признают за своего.
Начались расспросы: где он был, что это за Троя такая, далеко ли за великим морем Уат-Ур, какова была его жизнь в рабстве, похожи ли тамошние цари на египетских, какие там боги и храмы, как пала Троя, кто были ее героями и как спасся он сам? На все это ответил им Адирома, хотя сам не успел, да и боялся задать им вопрос -- единственный вопрос, который всего труднее сходил с уст. Но он подошел к нему окольным путем.
-- А что в Фивах? -- спросил он наконец.
-- В Фивах, сын мой, новый фараон, Рамзес III, -- отвечал жрец.
-- Я это слышал в Мемфисе, -- сказал Адирома. -- А что там мои, жена, дочь, отец? -- спросил он нерешительно.
-- Отец твой, благодарение богам, здравствует: бодрый старик; а из дочки твоей вышла славная вострушка, любимица богов.
-- О, великий Хормаху! -- с благодарной мольбой поднял Адирома глаза на сфинкса. -- А жена?
-- Мудрые боги взяли ее в свои обители, их на то воля была, -- отвечал жрец, поднимая глаза к небу. -- Решения их -- тайна для смертных. Когда в Фивы дошла весть, что ваш корабль погиб при Просописе и все воины с ним, тогда сын мой, жена твоя, убитая горем, поболела душою с год, а потом отошла в область бога Озириса, на запад, за великую реку, и погребена в своем вечном жилище.
-- Не скорби, сын мой, не нам судить веления богов, -- сказал жрец наставительно, -- она была оплакана в продолжение семидесяти дней плача по закону наших богов.
Зная, что утешения для Адиромы были бы теперь бесполезны, Пилока и Инини старались свести разговор на другую почву. Они велели своим воинам-возницам подъехать ближе.
-- Полюбуйтесь нашей добычей, -- сказал Пилока.
На одной колеснице лежал, прикрепленный к ней ремнями, огромной величины мертвый лев; на другой -- несколько газелей.
-- Как вы могли осилить такое чудовище! -- удивился жрец, подходя и осматривая льва.
-- Мы молились богу Монту, и он помог нам, -- отвечал добродушно Инини.
-- Бог Монту и опытность нашего друга Инини совершили это чудо, -- сказал Пилока. -- Вот этими медными стрелами, -- он снял с плеч колчан и положил на колесницу, где лежал лук, -- нечего и думать сразу положить на месте этого фараона пустыни, -- он указал на льва, -- а не срази его одним ударом, тогда сам прощайся с жизнью -- прямо отправляйся к Озирису. Вот Инини и говорит: чтобы победить сильнейшего врага, надо его прежде ослепить; так у нас, говорит, в Ливии и Нубии, в стране Куш, побеждают крокодилов и бегемотов, -- ослепим, говорит, и мы льва. И вот, помолившись богу Монту, мы приступили к делу. Мы раньше разведали, что лев каждое утро ходит на водопой к "великому озеру" (Меридово озеро) Таше по одной и той же тропе, через прибрежные высокие тростники. Тогда, оставив колесницы и коней с возничими у дальней пирамиды Менкаура (Микерина), мы взяли с собой одну убитую газель и пошли с нею в тростники, окружающие с той стороны "великое озеро". Достигнув "тропы льва", мы положили на самой тропе газель так, как будто бы она спала, а сами, впереди ее, ближе к озеру, засели в тростнике, я по правую сторону тропы, а друг Инини -- по левую, и условились так: известно, что лев при восходе солнца всегда приветствует восхождение бога Ра громким рыканием; услыхав этот рев, мы догадались, что лев идет, и сказали друг другу: он будет идти по этой тропе и, увидав нечаянно спящую газель, удивится и остановится, чтобы приготовиться к прыжку; он будет пристально глядеть на нее; тогда, по знаку, по легкому свисту, мы разом должны спустить натянутые тетивы, и наши стрелы должны вонзиться ему в глаза -- моя в правый глаз, его -- в левый. Мы так и сделали. По шороху и треску мы догадались, что лев приближается. Скоро мы увидели его, и он моментально остановился, увидев впереди себя, не более как на один прыжок, спящую газель. Глаза его сверкнули зеленым огнем, он пригнулся, чтобы сделать прыжок... Свист -- и стрелы вонзились ему в оба глаза! Надо было слышать его рев, его стон, надо было видеть его страшный прыжок вверх! Он упал навзничь и стал лапами выбивать стрелы из глаз... В этот момент мы разом метнули в него свои тяжелые медные копья -- и они угодили ему под левую лопатку, рядом, копье к копью -- и прямо в сердце... Лев задрожал весь и в судорожных конвульсиях вытянулся. Он был мертв, он был наш!
Адирома тоже подошел к мертвому льву.
-- Так это я его рев слышал сегодня на заре, -- сказал он задумчиво.
-- Вероятно, его, -- отвечал Инини. -- Но какая величина! Знаешь, друг, что мы сделаем с этим львом? -- обратился он к Пилока.
-- А что?
-- Мы его шкуру подарим нашей доброй царице, госпоже Тиа.
Он не договорил и лукаво взглянул на жреца.
-- Да, шкуру фараона... пустыни, -- добавил Имери тоже не без лукавства. -- Так прежде надо ослепить врага? -- многозначительно взглянул он на Инини.
-- Ослепить... а потом в сердце, -- отвечал тот.
-- Но прежде надо газель убить, -- добавил Пилока.
-- Ну, газель не легко убить, -- заметил старый жрец.
-- Нет, отчего же? Нам нетрудно... пробраться в стадо газелей, -- загадочно проговорил Пилока, обменявшись с Инини мимолетным взглядом.
-- Да, правда, на то мы записные охотники, -- согласился последний.
Адирома не понимал, о каком "враге" идет речь и что это за "газель", которую следует убить. Ясно, что они говорили намеками, и все трое понимали друг друга. Очевидно, у них была какая-то тайна, и, вероятно, серьезная, если в нее, по-видимому, посвящена такая почтенная личность, как старый жрец бога Хормаху. Да и Пилока и Инини занимали очень солидные места в государственной иерархии Египта: первый был советником и секретарем казнохранилища фараонов, а последний -- советником двора царского. Вероятно, что-нибудь затевается при дворе, что-то похожее на заговор. Неужели против Рамзеса? Недаром они говорили о льве как о "фараоне пустыни". Не он ли "враг"? Только кто же его противник? И кто эта "газель"? Адирома так долго находился в отсутствии, что для него совершенно неизвестно было настоящее политическое состояние Египта. Очевидно, в стране образовались партии, и одна партия что-то замышляет против Рамзеса.
они не боялись Адиромы или уверены были, что он сделается их союзником.
-- Когда же ты в Фивы, сын мой? -- спросил его жрец.
-- Сегодня, святой отец, -- отвечал Адирома, -- нынче к вечеру отходит туда судно очень удобное, поместительное.
-- О да, сегодня отходит в Фивы большой корабль, "Восход в Мемфисе", -- заметил Пилока, -- на нем и мы отправляемся.
-- Это Ири? Достойный старец, -- заметил Пилока, -- он наш разум и свет.