IX. ЛАОДИКА, ДОЧЬ ПРИАМА
Через несколько часов после этого и жрец Имери, и Адирома, а равно и Пилока и Инини были уже на пристани, на берегу Нила. Медная корабельная труба кормчего уже два раза прозвучала в воздухе, возвещая о скором отплытии корабля. Матросы густились около снастей и парусов, перекидываясь остротами и бранью. По сходням толпились пассажиры и рабы, нубийцы, финикияне, фригийцы, пафлагоняне, ахеяне и данаи, таская на корабль тюки с товаром, отправляемым в Верхний Египет, в Фивы и в попутные по Нилу города. Пронесли туда же и шкуру убитого утром около Меридова озера льва, а равно пожитки старого жреца, Пилока и Инини. За пожитками и сами они последовали на корабль.
В это время к корабельным сходням подъехали две колесницы, с которых сошли: с одной -- молодой египтянин в богатом одеянии с золотыми обручами на голых кистях и такою же цепью на шее, с другой -- старая негритянка, обитательница земли Куш, а с нею молодая стройная девушка под прозрачным покрывалом; негритянка несла за ней опахало из страусовых и павлиньих перьев, которое и держала над девушкой, как щит от солнца.
-- О боги! Неужели это ты, добрая Херсе! -- воскликнул Адирома при виде негритянки.
-- Адирома! -- воскликнула в свою очередь последняя в величайшем изумлении.
Девушка под покрывалом вздрогнула при этих восклицаниях и остановилась.
-- Кто с тобой, добрая Херсе? -- спросил Адирома, глядя на девушку.
Последняя несколько приподняла покрывало с лица, и на изумленного египтянина глянуло прелестное личико с золотистыми волосами Ганимеда.
-- О Горус! -- еще с большим изумлением воскликнул египтянин. -- Богоравная Лаодика, дочь божественной Гекубы и Приама!
Но в третий раз прозвучала медная труба кормчего, и надо было торопиться на корабль. Молодой египтянин с золотой цепью на шее жестом приказал негритянке и той миловидной девушке, которую Адирома назвал Лаодикой, дочерью Приама и Гекубы, следовать за собой на корабль. За ним рабы несли тюки и связки с пожитками.
-- Кто эта белая девушка? -- спросил у Адиромы Пилока, тоже спеша на корабль.
-- О, друг Пилока! -- грустно отвечал Адирома. -- Какая превратность судьбы. Это младшая дочь троянского царя Приама -- да будет чтима его память вовеки! Но как юная царевна попала в Египет вместе со своей няней-рабыней -- я, видят боги, не постигаю... Я помню только тот ужасный час, когда по Трое разнеслась весть, что из деревянного коня, из его утробы, неожиданно вышли данаи -- Одиссей, Менелай, Неоптолем, сын Ахилла...
-- Из какого деревянного коня? -- спросили и жрец, и Инини.
-- Да вы ничего не знаете, -- спохватился Адирома, -- десять лет данаи напрасно осаждали Трою; много храбрых мужей пало с той и с другой стороны -- Патрокл, Гектор, Ахилл; напоследок коварные данаи, по совету хитроумного Одиссея, царя Итаки, соорудили огромного деревянного коня и в утробу его пустую, с потайной дверью, посадили несколько сот своих храбрейших витязей и, оставив коня у ворот Трои, сами сожгли свой стан, показывая вид, что совсем снимают осаду, и отплыли от Трои, чтобы поблизости укрыться со своими кораблями. Тогда троянцы, видя деревянного коня, оставленного врагами, и думая, что это -- жертва богам, имели неосторожность ввести это чудовище в стены города...
-- Боги их ослепили, -- заметил жрец, -- боги их безумны, как и они сами.
-- Что же было дальше? -- спросил ливиец Инини.
-- Так когда ввели в город этого деревянного коня, -- продолжал Адирома, -- то, едва настала ночь, спрятанные в утробе коня данаи тотчас вышли из своей засады, и тогда началось ужаснейшее дело: Троя запылала со всех концов; данаи нападали на обезумевших от неожиданности и страха троянцев, беспощадно убивали их, а сокровища их и женщин выносили за город, куда уже подоспели с кораблями и другие, скрывавшиеся поблизости, их союзники. Это была страшная ночь! Пламя пожара освещало соседние горы и море; кровь в городе лилась потоками; стоны и вопли доходили до самого неба... Кто мог спастись -- убегали в другие ворота, обращенные к горам... Я видел, как на моих глазах один за другим падали доблестные защитники Трои. Везде, при зареве пожара, сверкали медные шлемы, копья и щиты сражавшихся. Я видел, как погибли все шестьдесят сынов Приама и все мужья его дочерей-царевен.
Корабль между тем отчалил от берега. Северный ветерок надувал парус, и "Восход в Мемфисе" тихо шел вверх, словно гигантская птица, рассекая грудью мутные воды Нила. Высившиеся вправо на горизонте пирамиды, медленно двигались на север.
-- А это его же дочь? -- спросил Пилока, указывая на Лаодику. -- Царевна?
Лаодика сидела на палубном возвышении у ног молодого египтянина с золотой цепью на шее. Над ними рабы держали опахала в виде зонтиков, для защиты от солнца. Негритянка Херсе заботливо навевала прохладу своим опахалом на юную царевну.
-- Царевна эта -- младшая дочь Приама и Гекубы, -- отвечал Адирома.
-- Не ведаю, святой отец, -- отвечал Адирома, -- я видел только, как увлекали в плен его двух дочерей, Кассандру-прорицательницу...
-- Прорицательницу? -- перебил его Имери.
-- Да, святой отец, она имела дар пифии -- она прорекала гибель Трои из-за Елены.
-- А кто была эта Елена? -- спросили Пилока и Инини.
-- Елена была жена могущественного царя Менелая, красавица; но ее пленил один из сыновей Приама -- Парис, и она убежала с ним от мужа в Трою. Так вот, из-за нее-то и возгорелась война между данаями и троянцами.
-- О, красота женская! -- вздохнул старый жрец. -- Сколько в ней есть пагубного.
-- Что ж, отец святой, -- возразил Пилока, -- красота -- создание богов; вечные боги знали, для чего сотворили красоту: без красоты род бы человеческий прекратился, и некому было бы молиться и приносить жертвы богам... Красота великий дар земли бога Аммона-Ра и богини Сохет.
Жрец грустно покачал головой; он вспомнил, что и в его жизни красота женщины играла роковую роль...
-- Так Елену отняли у троянцев? -- спросил Инини.
-- Отняли; я видел, как ее уносили из пылавшей Трои вместе с царевной Лаодикой.
-- Вот этой самой?
-- Да, -- Боги! Как она прекрасна! -- тихо проговорил Пилока. -- Но как она попала сюда и кто этот молодой богатый египтянин? Вероятно, он купил ее где-нибудь.
-- Не знаю, -- отвечал Адирома.
-- А кто эта старая негритянка, с которой ты говорил и которая, по-видимому, знает тебя? -- спросил снова Пилока. -- Она назвала тебя по имени.
-- Это рабыня царя Приама и воспитательница Лаодики: она ходила за маленькой царевной с колыбели. Херсе -- так зовут негритянку -- наша, египтянка, из племени Куш, и была взята в плен финикийцами лет тридцать тому назад и продана в Трою. Там она взята была ко двору царя Приама, где и я с нею познакомился, будучи рабом в этом же царском доме. Херсе научила говорить по-египетски и свою питомицу-царевну, а теперь это очень пригодится царевне, раз она попала в Египет, -- сказал Адирома.
Молодой богатый египтянин, со своей стороны, по-видимому, расспрашивал черную рабыню, кто этот Адирома, который заговорил с нею, потому что и египтянин, и Херсе часто поглядывали на него и на его собеседников.
Наконец, молодой египтянин встал и направился в сторону последних. Подойдя к ним, он сказал всем обычное ходячее приветствие и обратился к Адироме.
-- Боги да даруют тебе здоровье и счастье, благородный Адирома! -- сказал он. -- Моя рабыня говорит, что она была в чужих странах вместе с тобою, и что ты взят был в плен при Просописе в морской битве?
-- Она сказала правду, -- отвечал Адирома.
-- А на каком корабле ты сражался? -- снова спросил египтянин.
-- На корабле "Ибис", -- был ответ.
-- А кто твой отец? -- спросил Адирома.
-- Он был начальником корабля "Ибис" в морской битве при Просописе: имя моего отца -- Аамес.
-- Я знал благородного Аамеса, -- сказал Адирома, -- он был моим начальником.
-- Но "Ибис" был потоплен финикиянами?
-- Да, это было ужасное наказание, посланное нам немилосердным богом Сетом, грозным сыном Озириса.
-- И мой отец погиб тогда, утонул?
-- Не знаю, мой молодой друг, -- отвечал Адирома.
-- Но как же ты спасся? -- спрашивал молодой египтянин.
-- Великий Озирис сжалился надо мною: меня выбросила морская пучина, и я взят был пленником на финикийский корабль, -- отвечал Адирома.
-- Но, быть может, великий Озирис помиловал и моего отца? Быть может, что и он взят был в плен? -- продолжал спрашивать молодой египтянин.
-- Не знаю, сын благородного Аамеса, -- отвечал Адирома, -- я его потом нигде не видел.
Сын Аамеса постоял, подумал и хотел было уйти, но остановился.
-- Так ты, благородный Адирома, знавал и мою молодую рабыню? -- спросил он.
-- Да, знал, -- был ответ.
-- И действительно она дочь троянского царя Приама?
-- Да, она царевна из несчастной Трои. А как она тебе досталась?
-- Я купил ее на рынке в Цоан-Танисе вместе со старой негритянкой: она мне понравилась своей красотой -- таких белых кошечек у нас в Египте нет... Любопытно иметь наложницей такую беленькую кошечку, -- цинично сказал сын Аамеса, скаля свои белые зубы.
Глаза Адиромы сверкнули гневом, но он сдержал себя.
-- Юная царевна достойна лучшей участи, -- сказал он, -- боги велят нам уважать несчастие.
-- Какое же это несчастие -- разделять ложе с сыном славного Аамеса? -- высокомерно возразил молодой египтянин.
-- Но прелестное дитя могло бы быть и женой, -- заметил как бы про себя жрец, все время молчавший, -- женою царя.
Жрец пожал плечами. Молодой египтянин хотел было уйти, но опять остановился в нерешительности.
-- Я не знаю, как же быть с гробом отца? -- сказал он, глядя на Адирому.
-- А что? -- спросил тот неохотно.
-- Да вот в чем дело: отправляясь в поход из Цоан-Таниса, отец мой заказал там для себя, по обычаю предков, гроб и продиктовал сам мастеру искусства изображений знаков Аммона то, что именно он должен был вырезать на гробе. Его воля была исполнена, но он с похода не воротился -- быть может, утонул или взят в плен. Теперь, согласно договору отца с мастером, я должен был взять гроб, -- он давно был готов -- и вот везу его с собой в нашу родовую усыпальницу, в город Нухеб. Как же мне быть с этим гробом, если отец не воротится из плена, чтобы снизойти в подземный мир в нашей усыпальнице, или если его тело не будет отыскано? -- вопросительно обратился молодой египтянин к жрецу.
-- А где этот гроб? -- спросил Имери.
-- Вон там стоит под пологом.
Жрец, а за ним и другие пошли к кормовой части корабля, где они и увидели богатый гранитный саркофаг, весь исписанный красивыми иероглифами.
-- А прочитайте, какие подвиги совершил мой отец, -- хвастливо проговорил молодой египтянин.
Жрец стал читать вслух:
"Умерший начальник корабельного экипажа Аамес, сын Абаны, говорит так:
"Я говорю к вам, всему народу, и объявляю о почетной награде, мною полученной.
Я восемь раз был одарен золотым даянием перед лицом всей страны, и рабами, и рабынями в великом множестве.
Я владел многими полями земли. Наименование "храброго", которое я заслужил, никогда не забудется в этой земле.
Я провел свою молодость в городе Нухебе. Отец мой был военачальником покойного царя Рамзеса П-Миамуна.
И сделан я был начальником на его место на корабле "Телец" во время господина земли Минепты Н-Хотепхимы.
Я был еще молод и не женат и опоясан одеждой молодежи. Но после того как я приготовил тебе жилище, я был взят на корабль "Север", потому что я был силен.
Должность моя была сопровождать великого господина -- жизнь и счастье и здоровье да будут его уделом -- пешком, когда он ездил на колеснице.
Обложили город Аварис. Служба моя была пребывать пешком перед его святейшеством.
Тогда я был переведен на корабль "Восход на Мемфисе"..."
-- Этот самый, на котором мы плывем, -- пояснил молодой египтянин.
Жрец продолжал читать:
"Сражались на воде, на озере Пацетку, близ Авариса. Я сражался врукопашную и взял одну руку. Это было сказано докладчику царя. Мне дали золотой дар за храбрость.
Потом возгорелся на этом месте новый бой, и я снова сражался врукопашную и взял одну руку. Мне во второй раз дали золотой дар.
держа его крепко. Обо мне сказали докладчику царя. Тут я получил еще раз золотой дар.
Взяли Аварис. Я взял там пленных -- взрослого человека и трех женщин, всего четыре головы. Его святейшество отдал мне их в собственность как рабов.
Обложили город Шерохан. Его святейшество взял его. Мне дали золотой дар за храбрость. К тому отданы были мне пленницы как рабыни.
После того, как его святейшество искрошил сирийцев земли Азии, поехал он вверх по Нилу в Хонтхониофер, чтобы разбросать горных жителей Нубии. Его святейшество весьма много поразил между ними. И я там взял добычу: двух женщин, двух живых взрослых людей и три руки. И мне снова дали золотой дар, к тому дали мне двух рабынь. И его святейшество поехал вниз по реке. Сердце его было радостно по храбрым и победоносным делам. Он взял во владение земли юга и севера.
Тогда пришел враг с юга и приблизился. Его преимущество заключалось в многочисленности его народа. Божества юга были против его силы. И его святейшество нашел его при воде Тент-та-тот. Его святейшество увел его в плен живым. Все люди царя возвратились с добычей. Я узел двух молодых людей, отрезав им отступление от корабля. Мне дали пять голов кроме удела в пять мер пахотной земли, которые дали мне в моем городе. То же самое дали и экипажу корабля.
мер пахотной земли в моем городе.
Я вез водою покойного царя Сети П-Минепту, когда он ехал по реке против Куша, чтобы расширить границы Египта. Он поразил нубийца в среде его воинов. Загнанные в теснину, не могли они бежать. В замешательстве стояли они, как будто они были ничто. Я тогда стоял впереди наших воинов и сражался как следовало. Его святейшество удивлялся моей храбрости. Я взял две руки и принес их к его святейшеству. Разыскивали жителей нубийца и его стада. Я привел живого пленника и привел его к его святейшеству. Я привез его святейшество в два дня в Египет от верхнего колодца Хнум-хирт. Тогда подарили мне золотой дар. Тогда я привез двух рабынь, кроме тех, которых я привел перед его святейшеством. И я был возвышен на степень витязя царя.
Я вез покойного царя Сетнахта-Мерер-Миамуна, когда он ехал водою в Хонт-хоннофер, чтобы подавить распрю между жителями и чтобы отразить нападение со стороны суши. И я был храбр перед ним на водах. При нападении на корабли было нам плохо вследствие перемены ветра. Я был возвышен на степень начальника корабельных экипажей.
Снова встали презренные жители страны Куш. Тогда возгорелся гневом его святейшество, как пантера, и он бросил свою первую стрелу, которая осталась в теле неприятеля, который упал без чувств перед его царским венцом. И тогда произошло великое поражение неприятеля, и увели весь народ в плен живыми.
И поехал вниз его святейшество. Все народы были в его власти. И этот презренный царь нубийских народов был привязан к носу корабля его святейшества и выложен на землю, в городе Фивах.
и здоровье его уделом -- нашел этих неприятелей. Он назначил порядок битвы. Его святейшество нанес великое поражение им.
Бесчисленно было множество живых пленных, которых его величество увел победами своими. И вот я был впереди наших воинов. Его святейшество удивлялся моей храбрости. Я взял и увел военную колесницу с конями и того, который на ней находился, живым пленным и представил их его святейшеству. Тогда я был одарен золотом".
-- Здесь он велел оставить место для будущих дел своих и подвигов, -- заметил молодой египтянин.
-- Да, -- иронически вставил слово Инини, -- здесь придется вырезать: "При Просописе я погиб вместе со своим кораблем".
Но сын храброго Аамеса не понял иронии.
"Я сделался высокоуважаемым -- прочел жрец -- и достиг старости. Со мной будет то, что есть удел всех людей на земле. Я снизойду в подземный мир и буду положен во гробе, который я для себя сам велел сделать" 11. Жрец кончил и задумался.
-- Кого же ты положишь в этот богатый гроб, если твой отец съеден акулами Великой зеленой воды (Уат-Ур)? -- спросил он сына Аамеса.
-- Не знаю, святой отец, -- отвечал молодой египтянин.
-- Надо будет положить его изображение, исполнив над ним все похоронные обряды бога Озириса, -- сказал жрец.
11) Эта замечательная эпитафия -- не измышление автора. Ее до сих пор можно видеть в Верхнем Египте, в Эль-Кибе, в гробничном покое Аамеса. Это целый некролог, и некролог хвастливый, от своего лица. А разве "памятник воздвиг себе нерукотворный" -- не то же ли самое? Не то говорят надписи на памятнике Гамбетты, в Париже, против Лувра.