XXVII. Васька-Ус
Весна и лето настоящего года принесли Алексею Михайловичу много несчастий и огорчений. Тяжел был для него и предыдущий -- 1668 год; но то был год високосный -- он и не ожидал от него ничего хорошего.
А теперь так и повалила беда за бедою. В начале марта царица Марья Ильинишна, с которою они прожили душа в душу двадцать лет, умерла от родов. За нею через два дня умерла и новорожденная царевна.
Из Малороссии, с Дона, с Волги -- отовсюду неутешительные известия. Малороссию раздирают смуты: там разом борются из-за власти семь гетманов -- Многогрешный, Дорошенко, Ханенко, Суховиенко и Юрий Хмельницкий -- и кровь льется рекою.
Разин, после зверского убиения в Черкасске Сухово-Евдокимова, уже двигается с своими полками к Волге.
Вдоль всего среднего Поволжья волнуются татары "И другие инородцы, которых поднимают против царских воевод Багай Кочюрентеев да Шелмеско Шевоев.
"А еще бояре в думе назвали челобитье их непутевым -- и их же батоги бить велено нещадно",-- вспоминает Алексей Михайлович свою оплошность,-- "оплошка, точно оплошка".
И патриарх Никон, сидя в Ферапонтове в заточении, продолжает гневаться -- не шлет царю прощения...
"Сердитует святейший патриарх, сердитует... И протопоп Аввакум не шлет с Пустозерска благословения"...
"Ох, быть беде, быть беде!" -- сокрушается Алексей Михайлович.
И беда действительно надвигалась.
В начале мая Разин с своими толпищами уже приближался к Волге несколько выше Царицына. Бесконечная панорама этой многоводной реки всегда воодушевляла этого необыкновенного разбойника. Он ехал впереди своего войска на белом коне, которого прислал ему в подарок покойный гетман Брюховецкий.
При виде величественной реки, раскинувшей здесь свои воды по затонам и воложкам почти на необозримое пространство, Разин снял шапку точно перед святыней. Поснимала шапки и ватага его. Разин воскликнул:
-- Здравствуй, Волга-матушка, река великая! Жаловала ты нас, сынов твоих допреж сево златом-серебром и всяким добром; чем-то теперь ты нас, Волга-матушка, пожалуешь?
Но в то же мгновенье он как будто вспомнил что-то и как-то загадочно посмотрел на своего есаула: в душе атамана что-то давно назревало против Ивашки Черноярца.
По Волге между тем двигалась его флотилия с пешею голытьбою. Вся Волга, казалось, стонала от песни, которая неслась над водою. Голытьба пела:
"Вниз по матушке по Волге"...
В это время из соседнего оврага показалось несколько всадников. Передний из них на поднятой над головой пике держал какую-то бумагу.
Всадники эти при приближении Разина сошли с коней и поклонились до земли.
-- Встаньте! кто вы? -- спросил Разин, останавливая коня.
Всадники поднялись с земли. Это были, по-видимому, татары -- всех человек пятнадцать. Впереди их были, как казалось, атаман и есаул: один худой и высокий, другой приземистый.
-- Кто вы? -- повторил Разин.
-- С каким делом?
-- С челамбитьям, батушка.
И Багай подал Разину бумагу. Разин передал ее есаулу.
-- Вычитай,-- сказал он.
Ивашка Черноярец развернул бумагу и стал читать: "Славному и преславному атаману вольного войска донского, батюшке Степану Тимофеевичи, бьют челом и плачутся сибирские татаровя, а во всех их место Багай Кочюрентеев сын да Шелмеско Шевоев сын; жалоба нам, батюшка Степан Тимофеевич, на государевых воевод да на подъячих да на служилых людей; били мы, сироты твои, челом великому государю и плакались, что мы-де, сироты его государевы, его государеву пашню пашючи, лошаденка покупали и животишка свои и достальные истощали, а за его государевою пашнею ходячи, одежонко все придрали, и женишка и детишка испроели, и нынече, государь, помираем голодною смертию: а одежонка нам, государь, сиротам твоим государевым, купити не на што и нечим, и мы-де, государь, сироты твои государевы, погибаем нужною смертию, волочася с наготы и босоты. И за то челобитье нас, государь, батюшка Степан Тимофеевич, сирот твоих, указано бить батоги нещадно. Атаман государь, смилуйся, пожалуй".
Разин внимательно прослушал все челобитье, и брови его сурово сдвинулись.
-- Так за это челобитье вас и драли? -- спросил он.
-- За этам челамбитьям, батушка, наш войвод секил нас батогам нещадным,-- отвечал смиренно Багай.
-- Добро. Я и до вашего воеводы доберусь,-- сказал Разин. -- А теперь поезжайте домой и ждите меня, да и всем -- и в Саратове, и в Самаре, и в Синбирске скажите, чтоб меня ждали! Я приду...
Татары усердно кланялись. В это время по дороге из Царицына еще показались двое всадников. Разин тотчас узнал их: то были казаки, его лазутчики, которых он предварительно подослал в Царицын, чтоб они заранее предупредили в городе своих единомышленников о скором прибытии атамана с войском. Единомышленники должны были тайно, ночью, отворить городские ворота для незваных гостей.
Разин да и все казаки с удивлением заметили, что у одного из лазутчиков на седле сидел какой-то ребенок, и казак-лазутчик бережно придерживал его рукой.
-- Это что у тебя за проява? -- спросил Разин.
-- Да вот сам видишь, батюшка Степан Тимофеевич,-- калмычонок,-- отвечал казак,-- девочка сиротка.
-- Да где ты ее добыл и зачем? -- недоумевал Разин.
-- Да вот видишь ли, атаман: повернули это мы ужо из Царицына -- там тебя ждут не дождутся! коли смотрим -- идет навстреч нам калмычка с ребенком на руках; Да как увидала нас -- и ну улепетывать! -- вспужалась нас должно быть. Я кричу этто: "стой! стой! не бойся!" А бежала она, дура, яром, да к Волге,-- а яр-от крутой она возьми да и споткнись -- и полетела вниз с кручи, да прямо в Волгу. Вода-то полая подошла к самой круче -- глыбоко там -- калмычка-ту и бултыхни в воду только пузыри пошли. А это пигалица как-то зацепилась за коренья барыни-ягоды застряла -- орет. Я и взял ее, жаль крошку. Калмычка, должно думать, нищенка шла из Дербетевых Улусов в город побираться; а как увидала нас, ну, знамо, заячий дух напал -- и бултых в воду: сказано -- дура баба.
Маленькая калмычка, совсем голенькая, точно бронзовая, лет, может, двух или темного больше, во время этого рассказа доверчиво глядела на Разина и усердно жевала изюм, сама доставая его из пазухи своего спасителя, а спаситель этот захватил малую толику изюмцу в Царицыне у знакомого армянина. Встречая ласковый взгляд своей бородатой няньки, девочка весело улыбалась.
Разин также с доброю улыбкою глядел на черненькое, косоглазое и косматое существо, и в нем заговорило хорошее чувство: он вспомнил, что судьба не дала ему детей от его Дуни, с которою он давно расстался; но, быть может, она дала бы ему эту отраду в жизни от другой, от той...
Он как-то машинально поманил к себе маленькую калмычку, и она с улыбкой потянулась к нему, быть может, потому, что он был в богатом с золотными кистями кафтане. Он взял ее и посадил к себе на седло, и девочка тотчас же занялась кистями.
Казаки с удивлением, а татары просто с умилением смотрели на эту невиданную сцену: страшный атаман с ребенком на руках!
"Черт с младенцем!" -- не одному казаку пришло на ум это присловье.
Но забавляться ребенком не приходилось долго. Разин опять передал маленькую калмычку ее спасителю.
-- Куда ж мы ее денем? -- спросил он.
а у нас, по крайности, забавочка будет.
-- Ишь ты бабу в казацкий стан пущать! -- улыбнулся есаул.
-- Какая она баба? Козявка, одно слово -- мразь.
Разин махнул рукой:
-- Ну, ин пущай!
Но едва они двинулись вперед, как справа, по возвышенному сырту, замелькали толпы народа -- и пешие, и конные.
-- Кому бы это быть? -- удивился Разин. -- Царские рати так не ходят; да это и не воеводская высылка, не разъезд.
И он тотчас же приказал казакам разведать -- что там за люди. Несколько казаков поскакали по направлению к сырту. Издали видно было, как там, в неведомой толпе, при приближении казаков, стали поднимать на пиках шапки. Другие просто махали шапками и бросали их в воздух.
-- Кажись, наш брат -- вольная птица,-- заметил Разин.
-- Что-то гуторят, руками на нас показывают,-- с своей стороны заметил есаул. -- Не калмыки ли?
-- Нет, не калмыки: ни колчанов, ни стрел -- ничево таково не видать.
Теперь посланные скакали уже назад. Они видимо чему-то были рады.
-- Ну, что за люди? -- окликнул их Разин.
-- Нашей станицы прибыло, батюшка Степан Тимофеевич! -- кричали издали. -- Васька-Ус бьет тебе челом всею станицей!
-- А! Вася-Ус,-- обрадовался Разин. -- Слыхом слышали, видна птица по полету! Что ж, милости просим нашей каши отведать: а уж заварить заварим! Он раньше меня варить начал.
-- Раньше-то, раньше,-- подтвердил Ивашка Черноярец,-- да только каша его пожиже нашей будет.
-- Кулиш, по-нашему, по-запорожски,-- пояснил один казак из бывших запорожцев.
Скоро толпы Васьки-Уса стали сближаться с толпами Разина. Голытьба обнималась и целовалась с голытьбою и казаками. Шум, говор, возгласы, топот и ржание коней... картина становилась еще внушительнее.
Сошлись и атаманы обоих толпищ. Васька-Ус, проникнутый уважением к славе Разина, хоть был и старше его и летами, и подвигами, первый сошел с коня и снял шапку. Это был маленький, худенький человечек, из дворовых холопей, уже седой, с усами неровной величины: один ус у него выщипан по приказанию его вотчинника за то, что он, будучи доезжачим, раньше своего господина затравил в поле зайца. За этот ус Васька и мстил теперь всем боярам и вотчинникам, и за этот выщипанный ус он и получил свою кличку.
-- Батюшка Степан Тимофеич! -- поклонился Ус,-- прими меня и мою голытьбу в твое славное войско.
-- Спасибо, Василей, а как по отчеству величать -- не анаю,-- отвечал Разин.
-- Трофимов,-- подсказал Ус.
-- И на бояр? -- улыбнулся Разин.
-- О! да на этих супостатов я как с ковшом на брагу!