XIV. "Опять соловьи!.."
К вечеру этого же дня наши запорожцы вместе с пленником прибыли к войску гетмана, которое расположилось станом у Бужина. В таборе уже пылали костры -- то украинские казаки, запорожцы и московские ратные люди варили себе вечернюю кашу.
Завидев приближающихся всадников, запорожцы узнали в них своих товарищей и уже издали махали им шапками.
-- Э! да они везут кого-то: верно, языка захватили.
-- Вот так молодцы! У бабы пазуху скрадут, как пить дадут -- и не услышит.
Те подъехали ближе и стали здороваться.
-- Что, паны-братцы, языка везете? -- спрашивали их.
-- Языка-то языка, да только язык уж очень мудреный,-- был ответ.
-- А что -- не говорит собачий сын? перцу ждет?
-- Нет, язык-то у него московский, а не лядский.
-- Так не тот черевик баба надела?
-- Нет, тот, да уж очень дорогой, кажется.
Все окружили приехавших и с удивлением рассматривали пленника в немецком платье. Вдруг раздались голоса:
-- Старшина едет, братцы! старшина! Вон и пан гетман и батько кошевой сюда едут.
Действительно, вдоль табора ехала группа всадников, наближаясь к тому месту, где остановились наши запорожцы с пленником. Последние сошли с коней в ожидании гетмана и кошевого. Те подъехали и заметили новоприбывших.
-- С чем, братцы, прибыли?-- спросил Брюховецкий, остановив коня.
-- Языка, ясновельможный пане гетмане, у Чарнецкого скрали,-- отвечал старший запорожец.
-- Спасибо, молодцы! -- улыбнулся гетман.
-- Да только, ваша ясновельможность, человек он сумнительный,-- пояснил запорожец,-- говорит, что он из московского государства, а через волохов простовал до Киева.
все это разом бросилось в глаза гетману и возбудило его любопытство.
-- Ты кто будешь и откуда? -- ласково спросил он молодого человека.
-- Ясновельможный гетман! -- с дрожью в голосе отвечал казацкий пленник. -- Я сын думного дворянина московского, Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина.
Гетман выразил на своем лице глубочайшее удивление.
-- Ты сын Ордина-Нащокина, любимца его царского пресветлого величества! -- воскликнул он.
-- Истину говорю, ясновельможный гетман, я сын его, Воин.
-- Но как же ты находился в польском стане?
-- Я возвращался из Рима и Венеции через Мультянскую землю. Я не хотел возвращаться чрез Варшаву, опасаючись того, что случилось: в Волощине я узнал, что войска твоей ясновельможности и его царского пресветлого величества привернули в покорность московскому государю все городы сей половины Малыя России, бывшие под коруною польскою, и я Подольскою землею направился сюда -- намерение мое было достигнуть Киева; но, к моему несчастию, я попал в руки польских жолнеров и стал пленником Чарнецкого. Не ведаю, ясновельможный гетман, как сие совершилось, но Богу угодно было, чтобы нынешнею ночью меня выкрали из польского стана, и я благодарю моего Создателя, что он привел видеть мне особу твоей ясновельможности.
Гетман внимательно слушал его и задумался.
-- А какою видимостью ты подкрепишь показание свое, что ты несу- мнительно сын Ордина-Нащокина? -- спросил он. -- Есть у тебя наказ, память из Приказа?
-- Нет, ясновельможный гетман...
Молодой человек остановился и не знал, что сказать далее.
-- Как же нам верить твоим речам? -- продолжал гетман. -- Тебя здесь никто не знает.
-- Ясновельможный гетман! -- быстро заговорил вдруг пленник. -- Есть ли здесь у тебя в войске твои посланцы, которых в прошлом, во 143 году я видел в Москве, в столовой избе, на отпуске у великого государя,-- то я узнаю их.
-- А кто были имянно мои посланцы? -- спросил гетман.
-- Гарасим да Павел, ясновельможный гетман,-- отвечал допрашиваемый.
Брюховецкий переглянулся с кошевым Серком.
-- Разве и ты был тогда в столовой избе? -- спросил он снова своего пленника.
-- Да, ясновельможный гетман, был; меня великий государь тоже жаловал к руке.
-- Жаловал к руке! тебя! -- дивился гетман.
-- Но как же ты очутился в Риме? -- спросил Брюховецкий.
Вопрошаемый замялся. Гетман настойчиво повторил вопрос.
-- Прости, ясновельможный гетман,-- сказал молодой человек,-- на твои о сем вопросные слова я не смею отвечать: на оные я отвечу токмо великому государю и моему родителю, когда буду на Москве.
Гетман не настаивал. Он думал, что тут кроется государственная тайна -- дело его царского пресветлого величества.
Во время этого допроса вся казацкая старшина полукругом обступила гетмана. Он оглянулся и окинул всех быстрым взором. Среди войсковой старшины он заметил и своих бывших посланцев к царю Алексею Михайловичу -- Гарасима Яковенка, он же и "Гараська-бугай", Павла Абраменка и Михаилу Брейка.
Он опять обратился к своему пленнику.
-- Посмотри,-- сказал он,-- не опознаешь ли ты среди казацкой старшины кого-либо из тех моих посланцев, что ты видал в прошлом году на Москве, в столовой государевой избе?
Тот стал пристально всматриваться во всех. Взор его остановился на Брейке.
-- Вот его милость был тогда в столовой избе и жалован к руке,-- сказал он, указывая на Брейка.
-- Правда,-- подтвердил тот. -- Як у око влипив!
-- Еще тогда его милость упал и великого государя насмешил,-- пояснил пленник.
-- Овва! про се б можно було й помовчать,-- пробурчал великан, застыдившись,-- кинь об четырех ногах, и то спотыкается.
В задних рядах послышался смех. Улыбнулись и Брюховецкий, и Серко.
Скоро опознан был и другой великан -- "Гараська-бугай". Опознан был и Павло Абраменко.
Убедившись в правдивости речей своего пленника и считая вполне достоверным, что молодой человек -- действительно сын знаменитого царского любимца и, следовательно, сама по себе особа важная, гетман приказал Гарасиму Яковенку провести его в гетманский шатер, а сам отправился дальше вдоль казацкого стана, чтобы сделать на ночь необходимые распоряжения.
Думал ли молодой Ордин-Нащокин, что из Рима и Венеции он попадет в казацкий стан и притом таким необычайным способом?
Ему вдруг почему-то припомнилась последняя ночь, проведенная им в Москве, и тот вечер, когда, как и теперь, так громко заливался соловей. Впрочем, всякий раз теперь, когда он слышал пение соловья, этот роковой вечер вставал перед ним со всеми его мучительными подробностями -- и томительной болью ныло его сердце. Тогда ему казалось, что девушка недостаточно любила его; но теперь?.. А если она нашла другого суженого? Ужели напрасно он выносил в течение года и более в душе своей тоску, как преступник цепи?
И вчера ночью, когда он, в польском стане, лежал в палатке Яна Собеского и не мог спать, и вчера так же пел соловей, напоминая ему мучительный, последний вечер пребывания его в Москве. Душа его жаждала молитвы -- и он молился, по временам обращая молитвенный взор к далеким звездам, мерцавшим на темном небе,-- и вдруг его схватили...
Не божественный ли это Промысел, ведущий его к спасению, к счастью?
жаловал их к руке и как упал Брейко.
-- Только ж и ночи у вас на Москве!-- удивлялся запорожец. -- Хоть иголки собирай... А все ж таки у вас соловьи поют, хоть им, должно быть, и холодненько в вашей стороне...
"Опять соловьи!.."