VIII. "Пещное действо"
[Подробное описание "пещного действа" находится в "Древ. рос. вивлиоф.", VI, 375 и далее. (Прим. Д. Л. Мордовцева.)]
Собственно "пещное действо" совершалось уже после полуночи, в заутрени, за шесть часов до рассвета.
Внутренность собора еще ярче, чем во время вечерни, горит тысячами огней. Царская семья опять на державном месте, но более торжественно разодетая. Духовенство и святитель еще в более пышных ризах.
И Прозоровские, князь и юная княжна, тоже на своих местах. Только у последней глазки немножко заплаканы: "кукла" ненадолго утешила бедную. В молодой душе засело что-то более могучее и оттеснило собой весь остальной мир. Она думает о гонцах из Польши, о последнем весеннем вечере, когда так безумно пел соловей в кустах. Отец видит это и страдает.
Предшествуемый "отроками" со свечами и "халдеями" с пальмовыми ветвями, святитель опять проходит между стенами молящихся и входит в алтарь. И "отроки" входят туда же.
Утренняя служба началась. Хоры певчих с особенною торжественностью и силой исполняли каноны. Собор гремел богатыми, могучими голосами, которые всегда так любила Москва.
Во время пения седьмого канона, где, как известно, упоминаются "три отрока", когда хор грянул -- "Отроци богомудрии", и когда ирмосы и причеты чередовались по клиросам, на иконостасное возвышение выступил "отроческий учитель" и сотворил по три земных поклона перед местными иконами.
Затем, подойдя и поклонившись святителю Ионе, восседавшему на возвышении против "пещи" в сонме соборного духовенства, возгласил:
-- Благослови, владыко, отроков на уреченное место предпоставити!
Святитель поблагословил его "по главе" и, с своей стороны, возгласил:
-- Благословен Бог наш, изволивый тако!
"Отроки" в это время стояли в стороне, лицом к святителю и ко всему собору молящихся.
-- Бедненькие! -- не вытерпела царевна Софья, вся превратившаяся в зрение.
"Учитель" отошел к "отрокам", обвязал их по шеям убрусами, и, когда святитель сделал соответственный знак рукою, передал их на жертву "халдеям".
"Халдеи", взяв "отроков" за концы убрусов, повели их к "пещи": один "халдей" шел впереди, ведя первого "отрока", за ним два остальные, держась руками друг за друга, а другой "халдей" позади "отроков".
Вот, наконец, "отроков" привели к "пещи".
-- Дети царевы!-- громко возгласил первый "халдей", указывая пальмовою веткой на "пещь". -- Видите ли сию пещь, огнем горящу и вельми распаляему!
-- Сия пещь,-- пояснял другой "халдей",-- уготовася вам на мучение.
"Отрок", изображавший собою лицо Анании, гордо выпрямился и сказал:
-- Видим мы пещь сию, но не ужасаемся ея: есть бо Бог наш на небеси, Ему же мы служим,-- той силен изъяти нас от пещи сия!
"второй" "отрок", изображавший Азарию.
-- А сия пещь будет не нам на мучение, но вам на обличение! -- с силою и твердостью заканчивал Мисаил.
-- Вот так молодцы отроки! -- вырвалось у царевны Софьи. -- Не убоялись пещи огненной.
Она сказала это так громко, что даже святитель Иона улыбнулся и многие обернулись к державному месту. Софья сидела вся красная, и мать укоризненно качала ей головой.
Между тем протодиакон, стоя в царских вратах, зажигал "отроческия свечи", а "отроки", готовясь к мучению, безбоязненно пели:
"И потщимся на помощь..."
Свечи зажжены, пение отроков окончено. Тогда протодиакон с зажженными свечами направился к святителю и вручил ему свечи.
Затем "отроки" поочередно подходили к святителю и, получив от него по свече, кланялись и целовали его руку.
Тогда "учитель" развязывал каждого из "отроков", и святитель благословлял их на мучение.
Выходили затем "халдеи" и вели такой разговор!
-- Товарищ!
-- Чего?
-- Это дети царевы?
-- Царевы.
-- Нашего царя повеления не слушают?
-- Не слушают.
-- А златому телу не поклоняются?
-- Не поклоняются.
-- И мы вкинем их в печь?
-- И начнем их жечь!
-- Ах, злые, гадкие мучители!-- опять вырвалось у юной царевны! но она, спохватившись, сама зажала себе рот рукой.
Тогда "халдеи" взяли под руки Ананию и втолкнули в "пещь".
-- А ты, Азария, чево стал?-- обращались они ко второму "отроку". -- И тебе у нас то же будет.
"пещь". Потом и Мисаила ввергли к братьям на мучение.
Едва "отроки" ввергнуты были в "пещь", как выходил чередной звонарь с горном, наполненным горящими угольями, и ставил его под пещь. Протодиакон же возглашал:
-- Благословен еси Господи Боже отец наших! Хвально и прославлено имя твое во веки!
"Отроки" повторяли за протодиаконом этот стих, и "халдеи", ходя около печи со свечами, пальмовыми ветвями и трубками, бросали из трубок "плавучую траву" и махали пальмовыми ветвями, как бы раздувая огонь.
В это время протодиакон читал "песнь отроков".
-- И прави путие твои, и судьбы истины сотворил еси!
Чтение протодиакона поддъяки сопровождали пением, которое так оживляло и разнообразило оригинальное "пещное действо".
Прозоровский украдкой взглянул в это время на дочь и увидел, что его "девочка опять нашла свою куклу". Это его успокоило.
-- Ты не притомилась, девынька?-- шепнул он ей.
Между тем протодиакон возглашал:
-- И распаляшеся пламень над пещию!
А "отроки" как бы подкрепляли его возглашение:
-- Яже обрете о пещи халдейстей!
-- Благослови, отче, ангела спущати в пещь.
Священник благословлял его, а диаконы брали у "халдеев" трубки с "плавучею травою" и огнем. Протодиакон же громогласно возглашал:
-- Ангел же Господень сниде купно со Азариною чадию в пещь, яко дух хладен и шумящ!
В этот момент сверху появляется ангел с крылами, со свечою в руке и с громом спускается в "пещь".
"халдеи", которые очень высоко держали пальмовые ветки, разом попадали, а дьяконы опаляли их свечами.
Но скоро "халдеи" опомнились от ужаса, но еще боялись подняться.
-- Товарищ! -- заговорил первый "халдей".
-- Чево? -- спросил второй.
-- Было три, а стало четыре.
-- Грозен и страшен зело, образом уподобися Сыну Божию.
"Отроки" же между тем ухватились за ангела -- два за крылья, а один за левую, конечно, босую ногу. Затем ангел стал подниматься вверх вместе с "отроками", а потом сбрасывал их в "пещь" обратно.
Протодиакон снова читал "песнь отроков"; "отроки" тоже опять пели в "пещи", им вторили дьяки правого, потом левого клироса.
"Халдеи" между тем поднялись с полу, зажгли свои свечи и стояли уничтоженные, с поникшими головами. Они были посрамлены.
А с клиросов неслось стройное пение "... благословите, трие отроцы!"
Ангел снова спускался в "пещь" "с громом и трясением", а "халдеи" в ужасе падали на колени.
Наконец, ангел совсем улетал, и тогда "халдеи", ободренные этим, подходили к "пещи", отворяли ее, в удивлении стояли без шлемов, давно валявшихся на полу, и вели такой разговор:
-- Анания! гряди вон из пещи!
"халдей".
-- Поворачивайся! не имет вас ни огонь, ни солома, ни смола, ни сера.
-- Мы чаяли -- вас сожгли, а мы сами сгорели!
Тогда "халдеи" сами брали "отроков" под руки, выводили из "пещи" одного за другим, снова надевали на себя шлемы, брали в руки свои трубки с "плавучею травой" и огнем и становились по обе стороны "отроков".
Затем протодиакон возглашал многолетие царю, всему царствующему дому и властям.
"отроками" входил в "пещь" и читал там евангелие.
Так кончалось "пещное действо".
Прозоровские возвращались домой, когда было еще совсем темно. Свет от факелов и фонарей, сопровождавших кареты и пешеходов, возвращавшихся из собора по домам, освещал иногда внутренность кареты Прозоровских и бледное личико княжны. Она сидела с закрытыми глазами, и отец думал, что она, утомленная продолжительной службой, дремлет.
-- Батюшка! -- вдруг произнесла она. -- Ты так и не говорил с государем.
Он даже вздрогнул от неожиданности.
Девушка опять закрыла глаза. Факелы опять по временам освещали ее бледное грустное личико.
"Оо-хо-хо! -- думалось Прозоровскому. -- Девочка опять потеряла куклу".
-- А смотр государев рано будет? -- снова услыхал он вопрос.
-- Рано, ласточка, ты еще почивать будешь. "Нет, тут не куклой пахнет... Оо-хо-хо!"