V. В своей семье
На Москве между тем дела шли своим порядком.
Патриарх Никон, поссорясь с царем, давно сидел безвыездно в Воскресенском монастыре и на все попытки государя примириться с ним отвечал глухим ворчанием. Алексей Михайлович с своей стороны, мешая государственные дела с бездельем, тешил себя тем, что, проживая в селе Коломенском, от скуки каждое утро купал в пруду своих стольников, если кто из них опаздывал к царскому смотру, то есть -- к утреннему выходу [Государь сам писал об этом стольнику Матюшкину: "Извещаю тебе, что тем утешаюся, што стольников купаю ежеутр в пруде. Иордань хороша сделана, человека по четыре и по пяти, и по двенадцати человеков, за то: кто не поспеет к моему смотру, так того и купаю; да после купанья жалую, зову их ежедень, у меня купальщики те ядят вдоволь, и иные говорят: мы-де нароком не поспеем, так-де нас и выкупают да и за стол посадят"... (Прим. Д. Л. Мордовцева.)].
Но сегодня почему-то не занимало его это купанье стольников. Он вспоминал о своем бывшем "собинном" друге Никоне, и его грызло сознание, что он был слишком суров с ним. Но и Никон не хотел идти на примирение.
А тут еще это исчезновение молодого Ордина-Нащокина. По его вине он погиб! Каково же должно быть бедному отцу?
"А все я -- всему я виной,-- грызла ему сердце эта мысль. -- От меня все исходит -- и горе, и радость... А кому радостно? Больше слез я вижу, чем радостей... Бедный, бедный Афанасий! Не пошли я малого, он бы жив теперь был... А то на! Обласкал своею милостью -- и малого не стало"...
В такие грустные минуты Алексей Михайлович любил заходить к своей любимице, к маленькой царевне Софье. Она своими ласками, своим детским щебетаньем развлекала его, отвлекала от дум.
И Алексей Михайлович задумчиво побрел по переходам к светлице своей девочки.
Уже перед дверью светлицы он услыхал ее серебристый смех.
-- Блаженни,-- тихо, с грустной улыбкой, проговорил он,-- их бо есть царствие Божие.
И он тихонько вступил в светлицу. От этого светленького теремка, от всего, что он увидел, так на него и повеяло чистотой детства, невинности, счастьем неведения. Девочка сидела у стола над какой-то книгой и теребила свои пышные, еще не заплетенные волосы. А в сторонке, у окна, сидела ее мамушка и что-то вязала.
-- Ах, мамка, как это смешно, как смешно,-- повторяла девочка.
-- Что смешно, моя птичка?-- вдруг услышала она за собою голос отца -- и вздрогнула от нечаянности, потому что ноги Алексея Михайловича, обутые в мягкие сафьянные туфли, тихо ступали ко коврам, не делая ни малейшего шуму.
Девочка вскочила и радостно бросилась отцу на шею.
-- Батюшка! государь! светик мой!-- обнимала она его, лаская руками шелковистую бороду родителя.
-- Здравствуй, здравствуй, птичечка моя, ясные глазыньки! -- любовно целовал и гладил он девочку. -- Здравствуй и ты, мамушка.
-- Сам здравствуй, светик наш, царь-осударь, на многие лета! -- кланялась мамушка.
-- Что это вы тут смешное читаете? -- спросил Алексей Михайлович. -- Не сказку ли какую?
"Книга глаголемая Лусидариус или златый бисер" [Книга эта имеется у автора. (Прим. Д. Л. Мордовцева.)], Тут обо всем писано -- и о звездах, и о земле, и о зело дивных людях в земле индейской. Вот послушай.
И девочка нагнулась над раскрытою книгой, писанною полууставом.
-- Слушай,-- читала она,-- "тамо есть люди, именуемые силокпеси (циклопесы -- циклопы), имеют только по единой ноге и рыщут борзее птицына летания, а егда сядет или ляжет, тою ногою от зноя и от дождя закрывается". Как же это, батюшка, об одной ноге? -- удивленно посмотрела она на отца.
-- А так, дитятко, чудеса Господни неисповедимы,-- отвечал царь серьезно.
Девочка как бы смутилась немножко, но снова нагнулась над книгой и что-то искала в ней.
-- А вот, смотри,-- сказала она торопливо,-- слушай: "тамо же есть люди безглавнии, им же есть очи на плечах, и вместо уст и носах имеют на персех по две дыры". Как же это, батюшка? Разве без головы можно жить? -- спросила она.
-- Не знаю, милая, но у Бога все возможно,-- задумчиво говорил Алексей Михайлович. -- А где ты взяла эту книгу? -- спросил он.
-- Мне мама дала ее почитать, а маме ее подарил протопоп Аввакум.
-- Аввакум,-- повторил про себя Алексей Михайлович.
Он опять задумался, опять что-то укором подкатилось к его сердцу. "Может быть, за правду и этот страдает,-- думалось ему,-- но где правда, где истина... Истина! Иисус же ответа не даде! Боже великий!"
При имени Аввакума он вспомнил, что этот мученик религиозного фанатизма, по его же повелению, прикован на цепь в одной из келий монастыря Николы на Угрешу. А кто прав? он ли, Аввакум, Никон ли? двуперстное или троеперстное сложение? Где же истина?
"Иисус же ответа не даде",-- ныло у него на сердце.
Видя грустную задумчивость царя, юная царевна стала робко ласкаться к нему, и ему представилась другая такая же сцена: юный Воин ласкается к своему отцу; а теперь этот отец осиротел, и осиротил его он.
Желая отогнать мрачные мысли, Алексей Михайлович машинально берет подаренную Аввакумом книгу и читает вслух:
-- А -- вон оно что! о нашей Ефропе тут пишется -- вишь ты!-- Ефропой ее именует: -- "Вторая часть сего мира зовется Ефропа, еже простреся по горам, тамо язык германский, Готфы, тамо же величайшая река Дунай"...
-- Вишь ты!-- перебил он сам себя. -- Дунай, а мою Волгу-ту и забыли? А, може, мы не в Ефропе живем? Посмотрим, что дальше будет (читает): "а от моря язык благоизбранный и людие храбри словенстии, яже суть Русь"!..
-- Вишь ты! -- улыбнулся он. -- Не забыли и нас -- спасибо! Ну, ин дале: "таможе бриляне" -- это еще что за бриляне? Не вем... "чехи, ляхи, поляки, воринганы (варяги, надо бы думать), фрязи, микияне (таких не знаю), дауцы, керенгвяне (и таких не слыхал), Фрисляндия, и инные многие земли. На другой половине тоя же Ефропы земли Остерляндия, Сунгория, Бесемия, галове, греки, та страна даже до моря".
-- Ах, ты, девка! тяжелая какая стала! -- ласково трепал он волосы у девочки. -- И не диво -- тринадцатый годок уж пошел.
-- Нет, батюшка-царь, четырнадцатый!-- поправила она отца.
-- Ой ли? Ну, совсем невеста -- пора замуж.
-- Я замуж не хочу!
-- Ну, захочешь... Сиди смирно! Посмотрим, что там дале книга пишет.
Он нагнулся и стал читать: "И земля Дамасия, в ней же есть источник дивный, иже от него зажигаются свещи"... Дивны дела твои, Господи!-- перебил он себя. -- "Тамо и великая гора Олимпус, ее же высота превыше облак, от той же горы начинается земля Италия, тамо украина имянуемая Рим"... Точно -- Рим, где папеж живет... "И Галлия, Британия, тамо Венеция, юже созда царь Ипутус, оттоле вышла река Рын [Рейн, конечно. (Прим. Д. Л. Мордовцева.)], и течет по французской земле; подле той реки прилежат мнози велицыи украины -- Кастилия, Колония (Каталония!), Местиния, Страстборх, Стерн, потом начнется Испания, к ней прилежат широкия страны, Картеза град и иные многие. Сие испанское государство лежит все подле моря. К тому государству близ страны, иже есть Британия и Англия, губерния Канатос; из сих стран вывозят злато. Тамо же на запод край моря страна, нарицаемая Схоттия: там пришед солнце от восток скрывается; то есть место, глаголемое запод; тамо же в море близ остров, на нем же древеса, которые ростут, отнюдь не повалятся; тамо же есть Мерзлое море; в том месте толика студеность, еже тамо невозможно человеку быти".
-- Вот, батюшка,-- перебила его Софья,-- ты все воюешь с поляками -- на что они тебе? А ты б завоевал нам рай.
-- Какой рай, птичка?-- удивился Алексей Михайлович.
-- А где великая река Ганг.
И царевна стала перелистывать книгу.
-- Ах, все твоя борода мешает,-- отвела она рукой пушистую бороду отца. -- Вот! "Там же есть люди в велицей реце Ганги (начала она читать), яже из рая течет" -- видишь? из рая... "Те люди имеют овощие, иже из рая пловут, и от тех овощев питаются живыми ядрами, а иные пищи не требуют, и те овощи осторожно вельми у себя блюдут того ради, понеже они зело боятся злосмрадного всякого обоняния, и теми овощами защищают живот свой; аще, если которой из них обоняет какую злосмрадную воню, а тех вышеупомянутых овощев при себе иметь не будет, то вскоре умирает и жив быти не может, яко рыба на суше". Вот, видишь, где рай?
-- Вижу токмо, дитятко мое, что дивны творения рук божиих,-- задумчиво проговорил государь,-- а где уж нам, грешным, рая достигнуть в сей жизни! Хоть бы после смерти Господь сподобил нас рая пресветлого своего.
Он замолчал. Слышны были только благочестивые вздохи мамушки.
-- Что, мамка, вздыхаешь? -- спросил ее государь.
-- О грехах, батюшка-царь,-- отвечала старушка.
Послышался шорох атласного платья, и в дверях светлицы показалась царица Марья Ильишна, как ее тогда называли, а не Ильинишна.
Софья соскочила с колен отца и бросилась к матери.
-- Где ж это вы таки чудеса вычитали? -- улыбалась Марья Ильишна.
-- А в той книге, что ты мне дала -- "Книга глаголемая Лусидарус".
-- Так и есть таки люди, что без голов? -- недоверчиво спросила царица.
-- Есть, мама; только у них очи на плечах, а вместо уст и носа -- на персях по две дыры.
-- А чем же они ядят?
-- Должно быть, мама, этими дырами.
-- А где они живут?
-- В Индейской земле, мама. И есть там люди об одной ноге.
Алексей Михайлович тоже подошел к царице.
-- Что, Маша, слышно о протопопе Аввакуме? -- как-то робко спросил он, не смея взглянуть ей в глаза.
-- Во узах сидит мученик-святитель -- на чепи у Николы на Угрешу! -- как бы нехотя, но с нервной дрожью в голосе отвечала царица.
-- Ты спосылала к нему?
-- Спосылала не раз.
-- От меня?
-- От тебя и от себя: твоим царевым словом умоляла.
-- И что ж он?
-- Стоит так, чепью окован, руки горе. "Не соединюсь,-- говорит,-- со отступниками: он,-- говорит,-- мой царь, мой! Я,-- говорит,-- не сведу с высоты небесныя рук, дондеже Бог его отдаст мне!" И ручки так к небу простирает. "Не сведу,-- говорит,-- рук с высоты! не сведу! ["Житие протопопа Аввакума". Изд. проф. Тихонравова. (Прим. Д. Л. Мордовцева.)]" Это он к тому, что будто тебя у него отступники отняли.
"что есть истина? Иисус же ответа не даде". Помнишь это, Маша?
И царь, задумавшись, повернулся и направился к себе.
-- А что молодой Ордин-Нащокин? так и не сыскали? -- кликнула ему вслед царица.
Но Алексей Михайлович ничего не ответил.