XIII. НЕ ВЫГОРЕЛО
На другой день вышли из города "большие люди". Они несли новые "поминки" московским воеводам, по сорока соболей и чернобурых лисиц.
Подойдя к воеводам, "большие люди" кланялись им соболями и лисицами и сказали:
-- Покоряемся на всей воле великаго князя и дань даем и службу.
-- Целуйте крест за великаго князя и выдайте ваших изменников и коромольников, воров государевых, Ивашку Оникиева, да Пахомку Лазорева, да Палкушку Богодайщикова.
-- Дайте нам сроку до завтрева, -- кланялись "большие люди".
-- Даем, -- был ответ.
Как только послы Хлынова, эти "большие люди", скрылись за городскими воротами, там тотчас же ударили в вечевой колокол.
Собралось вече. Все тревожно ждали узнать, какой ответ принесли "большие люди" от московских воевод, и, когда те объявили волю воевод, вече пришло в такое волнение, какого никогда не было в Хлынове со дня его основания.
-- Мало им дани нашей! Мало им службы! Так нет же им ничево!
-- Задаваться за московского князя, целовать за него крест!.. Не бывать тому! Мы не продадим своей воли! Не хотим быть ничьими холопями! -- ревело вече, как море, и рев этот доносился до стана осаждавших.
-- Ляжем головами за свою волю! Пущай краше наше чело вороны клюют, дикий зверь терзает. Мертвые, да только вольные!
Прошел день. Прошла ночь. Хлынов лихорадочно готовился к отчаянной обороне.
Настало утро. В московском стане ждут ответа. Ответа нет. Там поняли, что пришла пора действовать силой... Но все еще ждали.
Прошел и этот день, нет ответа.
Ждут второй день. Хлынов молчит, точно весь вымер, только с вечера снова стали оглашать сонный воздух перекликания часовых на городской стене:
-- Славен и преславен Хлынов-град!
-- Славен и преславен Котельнич-град!..
Воеводы решились на приступ. Высмотрев днем самое, по-видимому, неприступное место городской стены, на котором, как на неприступном, осажденные не выставили даже ушатов с кипятком и ни бревен, ни камней не наложили, осаждавшие и выбрали это именно место для нападения.
Дождавшись "вторых петухов", когда особенно крепко спится, каждая полусотня ("пятидесяток") осаждающих приставила к избранному месту стены по две сажени плетней, а другие полусотни тащили смолу и бересту.
"И начаша окояннии приметати огненные приметы со стены в город, бросать на деревянныя строения города и на ометы сена просмоленную и горящую бересту..."
Хлынов запылал. На беду его, ветер дул со стороны метальщиков-поджигателей и нес пламя через весь город.
Обезумевшие от ужаса хлыновцы ворвались в дома Оникиева, Лазорева и Богодайщикова и повели их к городским воротам с криком:
-- Воротники, православные! Отворяйте ворота настежь!
За воротами уже стояли и князь Щенятев, и боярин Морозов впереди тех ратей, которые не были посланы на приступ.
-- Бьем челом, бьем челом! -- кричали те, которые вели Оникиева, Лазорева и Богодайщикова. -- Берите наших лиходеев! Из-за них город и христианския души пропадают.
-- Устюжане! -- обернулся князь Щенятев к ближним ратям. -- Возьмите и закуйте в цепи ваших ворогов -- Ивашку Оникиева, Пахомку Лазорева да СалакушкуБогодайщикова. Они недавно устюжской земле много дурна учинили.
-- А ты, -- обратился князь к бирючу, -- труби в рог и вели перестать ратным метать в город огненные "приметы". А чтобы все прочий рати бежали тушить город.
Завыла труба. Ближайшие к московским воеводам хлыновцы упали на колени с воплем:
-- Батюшки, отцы наши, благодетели, спасибо вам, што велели пощадить город, унять пожарище лютое.
И все, кто чувствовал в себе силы, бросились за ратями осаждающих город унимать бушевавший пожар.
Устюжане, взяв Оникиева, Лазорева и Богодайщикова, тотчас же заковали их в цепи.
Увидав это, Оня и Оринушка бросились было за отцами, а первая -- и за своим милым, но тотчас были остановлены.
-- Кто эти девки? -- спросил Морозов.
-- Одна -- дочка Оникиева, другая -- Богодайщикова, -- отвечал кто-то.
-- Бережнее с ними, -- сказал князь Щенятев. -- Стрелецкий голова Пальчиков, ты за них отвечаешь.
-- Добро-ста, князь, слушаю, -- отвечал Пальчиков, -- сам ведаю, батюшка, князь, што дети за родителей не ответчики...
-- И отыщи матерей, а то и братьев и сестер, коли есть малолетки, -- добавил Морозов.
Ободренные этим вниманием, девушки умолили позволить им повидаться с родителями.
-- Голова, -- сказал князь Щенятев Пальчикову, -- проводи их к колодникам, ин пущай попрощаются...
Взятые устюжанами под свой надзор, Оникиев, Лазорев и Богодайщиков сидели уже в цепях и с тяжелыми дубовыми колодками на ногах.
Девушки с тихим воплем припали к коленям отцов, каждая к своему. Звякание цепей при движении колодников заставляло их содрогаться.
-- Откудова на вас, девушки, стрелецкие кафтаны? -- спросил он, сжимая руки так сильно, что пальцы его хрустели.
-- Нас велел прикрыть кафтанами князь ихний, -- начала было Оня...
Пальчиков поторопился объяснить:
-- Отроковицы с пожариево переполоху выбежали из города мало не в чем мать родила и простоволосы. А ноне заря маленько сиверка, дак ево милость, князь Данило Игнатович, жалеючи отроковиц, велел мне укрыть их кафтанами, и строго-настрого указал бережно отвести их к матерям и как зеницу ока беречь, чтоб им какова дурна не учинилась.
Оня подняла голову с колен отца и протянула умоляющие руки к своему милому.
Оникиев благословил любящихся. Душу раздирал звон цепей, когда нареченный жених обнимал свою невесту пред вечной разлукой.