XV
Наступил праздник "кущей". Еще накануне по Иерусалиму разнеслась весть, что юный Аристовул, последний от корени царя Давида и Маккавеев, в сане первосвященника явится в храм для жертвоприношений. Весть эта подняла на ноги весь Иерусалим. Более других народов склонные чтить свою историческую старину, своих национальных вождей, иудеи думали видеть в этом факте признаки возрождения того, что, казалось, попрано было идумеями. Иудеи опасались даже, что сан первосвященника, сан, преемственный от патриархов и пророков, идумеи так же присвоят своему роду, как, благодаря оружию римлян, они присвоили себе царскую власть. А от Ирода все станется. Ведь он изгнал же из своего дворца и из Иерусалима свою первую жену, Дориду, а вместе с нею изгнал и своего первенца сына, Антипатра, рожденного от Дориды. Как еще не изгнал он Аристовула? Мало того, как еще жив этот прекрасный юноша? Недаром в городе ходит молва, что Ирод погубил престарелого первосвященника и царя Гиркана.
Теперь иерусалимляне стремились к храму перед началом жертвоприношений. Особенное движение замечалось около Овчей купели, где мыли овец, обреченных на заклание. Тут же толпились нищие, хромые, слепые. Все, казалось, ожидало какого-то чуда. Двор храма был также запружен народом, который протискивался к ларям, столикам и клеткам с голубями, также предназначенными для приношений. Продавцы и покупатели кричали, спорили, так что двор храма представлял собою какой-то неистово галдящий базар или "вертеп разбойников", как шестьдесят лет спустя и назвал его Тот, Которого не поняли фарисеи.
Вдруг словно электрический ток пробежал по толпе. Она как будто оцепенела на мгновение.
-- Идет! Идет! -- послышались взволнованные голоса.
Толпа расступилась. Показался ослепительной красоты юноша в блестящем одеянии первосвященника в сопровождении седовласых Семаии, Авталиона, прочих членов синедриона, а также наиболее влиятельных фарисеев и саддукеев.
-- Осанна! Осанна сыну Давидову! -- вдруг загремела толпа. -- Осанна в вышних! -- волной ходило восклицание по обширному двору храма, как шестьдесят лет спустя оно ходило и потрясало воздух, когда вступил сюда Тот, Который "не имел, где голову преклонить".
Этот возглас достиг ушей Ирода, потому что возглас этот, как эхо, повторили даже улицы иерусалимские. Царь побледнел, прислушиваясь к ликованиям толпы.
-- Разве у Аристовула отец был Давид, а не Александр? -- наивно спросил Рамзес, помогая своему господину одеваться.
-- Нет, -- отвечал Ирод, -- это у глупых иудеев такой обычай: называть сынами Давида людей царского рода, как в Египте фараонов называют сыновьями Озириса и других богов... Так вон оно куда пошло, -- подумал он, -- шмель в одежде красивого мотылька становится опасным... Надо отослать его к дедушке и к предкам.
Но если бы Ирод видел, что делалось в храме, когда Аристовул явился перед алтарем, он пришел бы еще в большее неистовство. Умиление народа при появлении юноши не знало границ: только иудеи, изумительно страстный и впечатлительный народ, так умеют выражать свой экстаз и в радости, и в горе. Женщины рыдали навзрыд от счастья, смешанного с горькими воспоминаниями о национальных бедствиях. Мужчины выражали свои чувства то восторженными криками, то угрожающими кому-то жестами.
-- Вот все, что нам осталось от нашей славы и нашего могущества, -- говорили горестно старики, -- оба деда его погибли насильственной смертью, отец также, дядя сложил голову под топором римского палача.
-- Горе, горе Иерусалиму! -- восклицал старый энтузиаст, Манассия бен-Иегуда. -- Мое сердце вещает недоброе...
-- Нет, нет! -- восклицала иерусалимская молодежь. -- Мы сплотимся около него! Мы никому не дадим его!
Душа Ирода запылала гневом и завистью, когда ему доложили наушники, что происходило в храме. Он решил не медлить ни дня, ни минуты; в адском уме его сложилось непреклонно...
-- Я хочу сегодня, непременно сегодня, вот при этом, а не при завтрашнем свете этого солнца видеть у ног своих труп этого Адониса, -- злобствовал он в уме, глядя, как высоко уже стоит солнце над гробницами пророков, вправо от Елеонской горы.
Он стоял в это время на галерее. Вдруг к ногам его упал молодой голубь, еще не умеющий летать. Лицо Ирода мгновенно преобразилось. Он догадался, что голубь выпал из гнезда, помещавшегося на узком карнизе галереи. Он бережно поднял его.
-- Бедный птенчик, ушибся, -- нежно гладил он перепуганную птичку, -- не повредил ли чего? Эй, Рамзес! -- крикнул он подходившему рабу. -- Позвать сейчас моего доктора! Вели ему осмотреть несчастного птенчика: он выпал из гнезда; не повредил ли он чего. Да потом опять посади его в гнездо и наблюдай, чтобы он опять не вывалился... Укрепи гнездо... А для меня и для Аристовула, а также для брата Ферора и для принца Акибы прикажи седлать коней... Я еду в Иерихон... Чтобы стража из моих галатов также была готова в путь... Возьми, мне некогда, береги как зеницу ока, понимаешь? -- заключил он, бережно передавая рабу голубя.
И тотчас же отправился на половину Аристовула и его матери. Александру он застал молящеюся.
-- Где Аристовул? -- быстро спросил он.
-- У себя, переодевается.
Александра с радостными слезами слушала восторженную речь зятя.
-- Это должно было сильно повлиять на мальчика; он же такой впечатлительный... Я боюсь за его здоровье... Ему надо сегодня же отдохнуть, рассеяться от слишком сильного волнения... Я хочу повеселить его... Пусть он подышит воздухом... Я сейчас еду в Иерихон и возьму его с собою. Со мной едет и Ферор, а для Аристовула собственно мы еще прихватим и Акибу.
Вошел и Аристовул, такой радостный, светлый. Ирод со слезами умиления обнимал его.
-- Знаю, все знаю, -- говорил он. -- Я давно ждал этого светлого момента; давно я хотел показать Иудее брата моей Мариаммы во всем его блеске... И сегодня это совершилось: Иерусалим и вся Иудея снова обрели своего первосвященника! Но я трепещу за твое здоровье, мой мальчик... хоть ты и первосвященник, но для меня ты -- мальчик... Сегодня же, сейчас едем в Иерихон вздохнуть бальзамическим воздухом долины Иордана... Здесь душно, как в каменном мешке, как в печи огненной, куда Навуходоносор сажал таких же, как ты, "трех отроков".
-- Но я уже не отрок, -- гордо сказал юноша, -- мне восемнадцатый год.
Ирод засмеялся и снова обнял юношу.
-- Но у тебя еще грудь не укрепилась, за твои легкие я опасаюсь, -- говорил он, -- готовься же, сейчас едем.
-- Куда это? -- вдруг спросила вошедшая Мариамма.
-- В Иерихон... Я хочу рассеять мальчика после стольких радостных потрясений... А радость, как и горе, все же отравы; только одна сладкая, а другая нет.
Мариамма подозрительно посмотрела на мужа и нежно обняла брата.
-- Хвала Непостижимому! -- с чувством сказала она. -- Он не отвратил лица своего от нашего рода.
Глаза Ирода сверкнули яростью; но он скрыл все это; он боялся, чтобы жена не разрушила его адского плана.
-- Да. Но бедный мальчик бледен, он много волновался, и ему нужен целительный воздух долины Иордана, и я еду туда с ним, с братом Ферором и Акибой, -- сказал он, не желая слушать возражений.
-- Лошади оседланы, и стража готова в ожидании царя, -- доложил вошедший Рамзес.
-- А голубок что?
-- Голубок совсем здоров и опять посажен в гнездо.
Через несколько минут отряд галатов выступал из дворца, сопровождая Ирода и бывших с ним.
По улицам, по которым они проезжали, народ, завидя вооруженных галатов и Ирода, со страхом давал им дорогу, но при виде Аристовула радостно кричал: "Осанна! Осанна!" Слыша эти возгласы, Ирод проникался еще большею яростью против виновника народных приветствий, но тем более старался выказать ему свою нежность.
Выехав Овчими воротами, они обогнули вправо городские стены и через Кедронский поток и масличные рощи стали огибать Елеонскую гору, следуя мимо гробниц пророков.
-- Отчего теперь Бог не посылает к нам пророков? -- наивно спросил Аристовул.
-- Теперь Бог предоставил нам самим предугадывать свое будущее, -- отвечал Ирод.
-- А я не знаю, что кую и что выкую, -- улыбнулся Аристовул.
-- Своим благонравием ты уже выковал себе сан первосвященника, -- сказал Ирод. -- А рождение твое выковало тебе смерть в воде от источника пророка Елисея, -- добавил он мысленно.
Оставив влево Вифанию и спустившись в междугорье, они продолжали то рысью, то иноходью проезжать каменистым путем вплоть до того места, где часа два езды от Вифании их глазам открылась долина Иордана с садами и рощами Иерихона, а влево мрачное Мертвое море. Из-за зелени садов выступало белое здание дворца с башнями и бойницами. День был необыкновенно знойный.
-- Ах, как хорошо было бы теперь выкупаться в дворцовом водоеме! -- сказал Аристовул Акибе.
-- Сам лезет в свою могилу, -- подумал про себя Ирод и тут же прибавил вслух: -- Благая мысль, это освежит вас.
-- А ты плавать умеешь? -- спросил Аристовул Акибу.
-- Умею. А глубоко в водоеме?
-- Довольно, чтобы утонуть тому, кто не умеет плавать, -- засмеялся Ирод.
Вступив на дворцовое крыльцо и разрешив всем своим спутникам выкупаться в обширном бассейне, который окружал весь дворец, Ирод подозвал к себе одного галата из своей стражи.
-- Иди за мной, -- сказал он. -- Говорят, ты хороший водолаз? -- спросил он, когда они вошли в отдельный покой, где никого не было.
-- Когда я служил в Аскалоне, светлейший царь, то доставал губки из глубины морской, и в этой глубине я как у себя дома, -- смело отвечал галат.
-- А долго можешь пробыть в воде? -- снова спросил Ирод.
-- Столько, сколько нужно, чтобы трое непривычных водолазов могли задохнуться под водой насмерть.
-- Хорошо. Я всегда тебя отличал... Ты мне нравишься, и я теперь доверю тебе исполнение моего тайного царского приказа. Сегодня я узнал, что Аристовул, брат царицы, моей супруги, которого я облагодетельствовал, возведя в высокий сан первосвященника, умышляет на мою жизнь. Для этого, чтобы расположить в свою пользу население Иерусалима, он явился в храм в полном величии своего сана. Но мне открыли его злодейский умысел: лишив меня жизни и захватив мой престол, он намерен предать казни всех моих верных слуг, в том числе и вас, моих доблестных галатов. Узнав об этом гнусном замысле, я тотчас же приговорил злодея к лютой казни. Но ты знаешь, он брат моей супруги, царицы Мариаммы. Как гласно предать его казни? Это убьет царицу, которая нежно любит его. Я и порешил казнить его тайно и совершение этой казни возлагаю на тебя. Сейчас он отправится купаться вместе с принцем Акибой и галатами. Иди и ты с ними и во время купанья вызови, шутя, конечно, Аристовула на состязание. Он хвастается, что отлично плавает и очень далеко ныряет. Ты состязайся с ним в этом. Когда вы оба разом, по сигналу, нырнете, ты под водою осторожно схвати его и продержи под водою столько времени, чтобы он успел задохнуться насмерть. Но не дави его, не жми, не души, чтобы не было на его теле знаков насилия: это я тебе особенно строго запрещаю. Когда же ты убедишься, что он мертв и на поверхность бассейна всплыть не может, тогда ты и вынырни как можно подальше от него. Понял?
-- Понял, светлейший царь, и исполню твой приказ в точности.
-- Помни же. А тебя за точное выполнение моей воли ждут награда и повышение по службе. И не забывай, что это должно остаться глубочайшей тайной: ее знаю только я, да ты. Иди же, исполняй твой священный долг.
Все уже купались, когда к бассейну подошел исполнитель гнусной воли злодея. Он тотчас же разделся и бросился в воду.
-- Кто хочет со мной состязаться? -- крикнул он вызывающе.
-- В чем? -- отозвались многие.
-- В нырянье: кто дальше нырнет.
Все галаты знали, что в нырянье никто не превзойдет аскалонского водолаза, и потому все отказались от состязания. Один Аристовул, который в это время плавал наперегонки с Акибой, вызвался померяться с водолазом своим молодечеством.
В окошке одной из башен дворца чуть-чуть виднелось чье-то лицо, но его никто не видел. То Ирод тайно наблюдал за исполнением его адского замысла.
-- Как долго они под водой! -- удивлялся Акиба, не видя, чтобы кто-либо показался на поверхности бассейна. -- Я бы давно задохся.
-- Ай да молодой первосвященник! -- говорили между тем галаты. -- Каковы легкие!
Время идет-идет, а ни Аристовула, ни аскалонского водолаза нет и нет! В одном месте бассейна стали было выплывать на поверхность воды пузыри, но и те полопались и исчезли...
А тех все не видать...
Наконец далеко-далеко вынырнул водолаз...
-- Вот он! Вот он! -- закричали галаты. -- А того все нет! Вот ныряет!
Ждут-ждут. Вот аскалонский водолаз приплыл, а того все нет!
-- Ну, осрамился я, -- сказал водолаз, тяжело дыша, -- мальчик победил меня!
Еще ждут... Мгновения превращаются во что-то бесконечное... Акибе становится страшно...
-- Да он не человек, а сирена, -- говорит между тем аскалонский водолаз, продолжая тяжело дышать.
-- Нет, нет! Он утонул! -- испуганно восклицает Акиба. -- Надо его искать, спасать!
-- В самом деле, не захлебнулся ли он? -- высказывается опасение и среди галатов.
Галаты начинают нырять по всем направлениям. Нет и нет Аристовула! Акиба начинает громко рыдать.
-- Что случилось? -- появился вдруг у бассейна Ферор, который, как страстный любитель лошадей, воротился из царских конюшен, где он осматривал приведенных из Аравии кровных маток. -- Где Аристовул?
-- Боимся, не утонул ли он, -- робко отвечали галаты.
-- Сети сюда скорей! -- приказывал Ферор. -- Где смотритель воды? Давайте сети!
-- Что случилось? -- крикнул он. -- Кого ищете?
-- Аристовул утонул! Аристовул! -- громко рыдал Акиба. -- О, Иегова!
-- О, какое несчастие! -- говорил Ирод, не спуская глаз с бассейна. -- О, какое несчастие! Ищите! Ищите тщательнее!.. Его еще можно спасти.
Вытащили. В сетях, сверкая чешуей на солнце словно серебром, бились попавшие в сеть рыбы, и там же чарующею красотою молодых форм белело, как мрамор Пароса, прекрасное безжизненное тело Аристовула.
Все плакали, стараясь возвратить к жизни похолодевшее тело юноши. Акиба рыдал истерически. Плакал и Ирод слезами крокодила.