XII. ПЕРЕВЕТНИЦА
Прошло около трех недель после битвы у Коростыня и после того, как отважнейшие из новгородцев, в пылу этой битвы врезавшись в ряды москвичей, частью пали там же на берегу Ильменя под ударами московских мечей и сулиц, частью попались в плен и воротились в Новгород злодейски обезображенные.
Над Ильменем не то ночь, не то прозрачные сумерки. Нет, это ночь. Где-то петухи поют...
-- Третьи алекторы поют -- утро скоро.
-- Каки, баушка, алехторы?
-- Кочета... по церковному алекторы.
-- Я, баушка, питушка слышу.
-- Ну, ин питушок... А ты-ко греби гуще.
-- И то, баунька, густо гребу.
-- Догоняй ночь-ту, ишь уходит... Третьи алекторы... Должно, в Коростыне... Догоняй, догоняй ноченьку-ту.
-- Ее, баунька, теперь не догнать. Скорее день нагоним, солнушко.
-- Ну-ну, греби, близко берег.
-- Точно... берег... Ух! Страшно. Мы с Гориславонькой видели их живыми еще.
Лодка пристала к берегу. Из нее вышла старуха, стала глядеть...
Желтело и белело вокруг... Кое-где при слабом мерцании зари -- шевелилось... И слышался хруст... Это лисицы догрызали новгородские кости.
-- Го-го-го-го! Ту-ту-ту-ту! -- глухо прокричала старуха.
Тени около костей бросились врассыпную, не произведя ни малейшего шуму -- точно в самом деле это были тени, а не живые существа...
-- Фу-фу-фу-фу! Новгородским духом завоняло.
Лодка, в которой оставался гребец, отплыла от берега.
-- Страшно там, баушка, и дышать трудно. Я, баунька, на воде побуду.
-- Обглодала новогородски косточки Марфа.
Из-за пригорка выросли две человеческие фигуры с сулицами и рогатинами.
-- Кто идет?
-- Кто идет -- тот и идет.
-- Кто ты? Сказывай.
-- Я -- сказываю!
-- Имя сказывай... Кто костям покою не дает?
-- Лиса, да ворон, да серый волк.
-- А ты сама кто? Не то рогатиной... Кто ты?
-- Я -- баба-яга, костяна нога.
-- Чур! Чур! Чур! С нами хрест святой... -- С рогатинами и су лицами -- попятились...
-- Не чурайтесь, добры молодцы. Третьи петухи пропели...
Пришедшие остановились в нерешительности. В самом деле: после третьих петухов нечистой силы не должно быть.
-- Кто ж ты будешь?
-- Про то я скажу вашему старшому.
-- А кто наш старшой?..
-- Князь Данило, княж Димитриев сын, Холмской.
-- Ведите меня к нему.
-- Это дело не ваше и не мое... Вы сторожа московская?
-- Сторожа... А ты сама откуду?
-- Из воды да из земли... Так идите ж со мной, добры молодцы, -- не бойтесь меня.
Ратные двинулись вперед, но запнулись за что-то и остановились. На обглоданном зверьем и обклеванном птицами скелете что-то блеснуло...
-- Чур мое! Чур пополам! -- разом вскричали оба ратника, бросаясь к скелету и схватывая что-то блестящее. -- Чур мое! Я первым увидал!
-- Врешь! Я первый...
-- А! Подрались вороны из-за кости... У! Улю-люлю!.. Ату ево! Ату! -- засмеялась старуха тихим старческим смехом.
Гривна, висевшая на скелете, не снималась: шейные жилы оставались целы.
-- Ишь, черт, держит. Не прощает...
-- А вот я ево топором.
И топор отделил череп от скелета. Гривна снялась с мертвеца.
-- Наше счастье... Что ж, давай дуваниться пополам...
-- Нет, на рогатине прометнем -- кому...
-- На рогатине так на рогатине...
Один ратник взял правой рукой конец рогатины и, держа ее торчмя, протянул к другому: "Перехватывай"... Второй также перехватил древко рогатины как раз у самой руки первого, вплотную. Затем опять таким же образом перехватил первый, потом опять второй, и они чередовались перехватами до тех пор, пока рогатины, у ее острого, с железным острием конца, не осталось на один перехват. Этот последний перехват выпадал на долю ратника. Он крепко захватил рукою острие рогатины...
-- Удержишь? Нуко-сь...
-- Удержу-ста. Видывали -- не впервой.
-- Ту, а через голову перекинешь?
-- Перекину-ста... Лови за хвост свою рогатину!
Но рогатина, у которой древко было очень тяжелое, а острие тонкое, при размахе, при усилии перекинуть ее через голову, выскользнула из руки ратника и ударила его по лбу...
-- Ах, дьявол!
-- Что! Угораздило? Вот тебе и гривна.
-- Незадача добру молодцу -- не вывезла кривая, -- улыбнулась старуха.
Это был народный способ гаданья или жеребьевки: кому при перехватах рукой палки, или рогатины, или даже длинной соломинки или камышинки, -- кому выпадал последний перехват в подобной жеребьевке, тот выигрывал. Но только если этот последний перехват приходился на такой остаток перехватываемого предмета, что тот, кто обхватил рукой этот остаток, в состоянии будет удержать одной рукой всю палку или рогатину, и не только удержать за этот остаток, но даже перекинуть через голову.
Второй ратник не мог этого сделать и терял право на находку. Но он не хотел расстаться с такой дорогой вещью, как гривна, и начал спорить, требуя дувана...
-- Ну, полно-ка! -- перебила их старуха. -- Ведите меня к князь Даниле. Он вас рассудит, а то к тиуну67 ступайте.
-- Что нам тивун! Наплевать-ста. Мы на походе...
-- Так идите к князю... Скоро солнушко выглянет... Мое дело нудное -- не терпит -- великое дело... Прощайте, косточки, почивайте до страшной трубы...
-- Много, много костей... А еще больше будет скоро.
С возвышения открылась равнина, кое-где поросшая мелким лесом и, словно белыми концами, усеянная большими и малыми шатрами. По сторонам паслись табуны коней, виднелись везде группы сидевших кругами, лежавших на земле и бродивших людей. Дымились костры, посылая к утреннему небу беловатые клубы дыма, который, подымаясь выше и рассеиваясь в воздухе, все делался розовее и розовее по мере того, как розовела восточная окраина неба.
Скоро стали попадаться ратники, кто с оружием, кто с уздой в руках, кто с вязанкою свежей травы или хвороста. Слышалось ржание лошадей, доносились возгласы и смех.
Чем ближе к шатрам и кострам, тем больше встречных.
-- Али она, ведунья, ратных коней доила?
-- Баба-яга -- костяная нога в ступе прилетела, метлой погоняла.
-- А где метла?
-- Да вон у тебя на подбородке, рыжая... Ха-ха-ха!
Подошли к большому полосатому шатру -- полоса белая, полоса зеленая, полоса красная, наверху золоченое яблоко. У входа стоят с алебардами.
-- К воеводе? Али языка привели?
-- Должно, языка... К воеводе доложитца сказывает...
-- На духу, значит?
-- Пущать никово не указано.
В этот момент пола шатра отпахнулась и оттуда вышел низенький человечек в боярском кафтане с золотыми шнурками. Рыжая бородка, рыжеватая, с пробором, голова. В лице и в глазах что-то сухое, постное, черствое...
Часовые подобрались, сверкнули алебардами и глазами, придав своим лицам выражение собаки на стойке.
Черствые глаза глянули на старуху. Они встретились с такими же черствыми, холодными глазами последней и словно застыли...
-- Воеводу -- князь Данилу.
-- Я князь Данило Холмской... А ты кто?
-- Я ворона из Новагорода.
-- А почто прилетела, старая карга?
-- Ну, старая, мне с тобой не в засидки играть... Сказывай дело -- а то на осину!
-- Я осины не боюсь, пока жива.
Старуха порылась у себя за пазухой и вынула оттуда что-то завернутое в тряпочку. Развернув тряпку, она показала воеводе что-то блестящее. Тот отшатнулся, словно его обожгло...
-- Знаешь это? -- спросила старуха.
И он, распахнув полы шатра, вошел в него. Старуха последовала за ним.
-- Ну и бес баба! -- невольно прошептал часовой, все еще сохраняя положение собаки на стойке. -- Самово воеводу испарила. Ну!
Примечания:
67) Тиун -- судья и управитель в боярской усадьбе или сельский судья.