XIII. СТРАННИЦА АГАПЕЮШКА -- УЧЕНАЯ ЖЕНЩИНА ДРЕВНЕЙ РУСИ
При входе в покои престарелой царицы уже из другой комнаты слышно было, что там всезнающая Агапеюшка продолжала свою ученую деятельность -- читала лекцию, которая так занимала добродушную и скучающую старушку.
-- "Како сие бывает,-- слышалось гнусливое чтение странницы,-- еже земля зевает?"
-- Ах, мать моя! Так и земля зевает, не я одна! -- послышался возглас Прасковьи Федоровны и затем громкий зевок. -- Ах, как сладко зевается под твое чтение, Агапеюшка.
В это время на пороге показался юродивый с черничками -- юродивые и черницы всегда имели свободный доступ к богомольной царице.
-- А, это ты, Фомушка, с черничками... Ну, садитесь, дайте маленько дослушать,-- ласково говорила Прасковья Федоровна,-- уж так-то дивно читает эта мастерица, Агапеюшка: земля, слышь, как люди, зевает...
И снова сладкий, продолжительный зевок.
Юродивый знал, что царицу нельзя перебивать, когда она чем увлечена, а потому и сел, по обыкновению, на пол, а чернички поместились у двери на стульях.
-- Ну, Агапеюшка, читай. Чтица продолжала:
-- "Слыши и разумей. Земля есть сотворена от божия области, подобна телу человеческому, понеже каменье имеют место костей, коренье древес и трав вместо жил, древеса и травы -- вместо власов. И егда внидут ветры под земные скважни и выразитися оттуда паки не могут, тогда терзают землю и колеблют, еже от великия силы преисподних ветров сице земля отверзается и зевает".
-- Чудеса Господин! Значит, и я от ветров зеваю,-- добродушно заметила Прасковья Федоровна.
-- От ветров, матушка царица,-- подтвердила авторитетно ученая лектриса.
-- Ну, ин что дальше? -- не унималась любознательная старушка.
-- Сейчас, матушка. "Поведь ми о западном крае, якоже глаголется земля сикилийская. В той же украйне, под землею, по правде, зело премноги скважни, и тамо родится жупел, сиречь сера горячая от огня, и от тоя серы горячия, разумей, яко в том самом месте, на западе, под тою землею смердливою дом, иже есть ров смертный, ад, и то есть правда, понеже в том крае ничто же видимо благо, но токмо зловоние серы смердит".
-- Это в Сикилии-то?
-- В Сикилии, матушка царица.
-- И ты там была?
-- Была, матушка.
-- И дюже смердит?
-- Слышишь, Фомушка?
-- Слышу, матушка царица.
-- Ну, и что еще там в этой Сикилии? Читай.
-- Читаю, государыня. "Поведают морстии корабельницы, еже слышится близ тоя земли сикилийския -- в море аки собаки лают..."
-- Собаки в море!
-- Собаки, матушка. "То место нарицается Силла; в том самом месте той вышереченный ад, в нем же великий шум, и смущение, страх, ужас и крик презельный, еже слышат корабельницы и поведают, аки бы там лаяние под водою: по правде, в том самом месте пси, сиречь бесове зли и скверни".
-- Ахти, страсти каки! -- заволновалась Прасковья Федоровна. -- И ты все это слышала, Агапеюшка?
-- Слышала, государыня.
-- Это когда ж ты там была?
-- Да как в Соловки ходили к преподобным Зосиме-Савватию.
-- А там разве близко до Сикилии?
-- Близехонько, рука подать.
-- О-ох, то-то хорошо вам, ученым, Агапеюшка, все видели, все знаете; а я, грешная, дальше Сергиевой лавры не была. А уж об тебе, Фомушка, божий человече, и говорить нечего: ты и в Ерусалиме был.
-- Был, государыня.
-- На бесе ездил?
-- На бесе.
-- И он не сбросил тебя в Акеян-море?
-- А крест на что? Я ево в загривок-то крестом, крестом!
-- А он что? Трепещет, поди?
-- И неужто тебе не страшно было лететь над Акеян-морем?
-- Чево бояться, государыня? А крест на что?
Таково-то было в то время миросозерцание большинства лиц, принадлежавших ко двору и даже к царскому семейству. Какая-то плутоватая странница Агапеюшка считалась ученою женщиною и чуть не святою, потому только, что в каком-нибудь раскольничьем скиту ее научили читать "Златый бисер", книгу, наполненную средневековыми бреднями о людях "с песьими головами", о том, что в "Кикилии" (Сицилия) находятся врата адовы и через эти врата слышали "морстии корабельницы", и в том числе Агапеюшка, как там "бесы собаками лают"; что земля "зевает" так же, как и человек; что из рая вытекает река Гангес и приносит иногда из рая райские плоды и т. д.; что на бесе можно верхом ездить или можно поймать его в табакерке хохла Феофана Прокоповича; что Фомушка юродивый сам сидел на "пупе земли", и т. д., и т. д.
И только среди этого ужасающего умственного мрака можно понять все величие, всю гениальность такой личности, какою является в этой темной среде титан среди государей всех времен и народов -- Петр, которому приходилось бороться с изуверами и фанатиками невежества, самыми стойкими из всех фанатиков, потому что фанатизм их опирался не на знания, не на убеждения, а на глубочайшее невежество.
Когда Агапеюшка приостановилась, чтоб передохнуть, Фомушка заговорил о своем деле.
-- А я опять к тебе, государыня, с докукою.
-- О чем, Фомушка?
-- Да вот она, инокиня Павла,-- он указал на юную черничку,-- будет оному Алексею, во узы заключенному, дочь духовная: она пришла к тебе, матушка царица, просить за него.
-- Что ты! Что ты, милая! -- замахала руками Прасковья Федоровна.
-- Государыня царица! Умоли его царское пресветлое величество не казнить Алексея,-- плакалась Павочка.
-- Как я умолю его, милая, коли он никого не слушает, окромя своего Данилыча14 да супруги,-- жалобно говорила Прасковья Федоровна. -- Данилыч-то на меня ноне сердитует за то, что в сердцах я обозвала его намедни пирожником, оладейником, а та...
-- А царица? -- плакалась Павочка.
-- Она, сама ведаешь, не простит твоему Алексею его провинки: вместо жены он ее в племянницы произвел.
-- А Христос за врагов велел молиться,-- вставил свое слово юродивый.
-- То Христос,-- отвечала Прасковья Федоровна и наотрез отказалась ходатайствовать за осужденного.
Примечания:
14 Имеется в виду Меншиков Александр Данилович (1673--1729), фаворит Петра I.