XII. НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА
После этого-то неудачного визита мы и видели юродивого на Неве, когда он, поразив ледоколов своими поступками и щедростью, направился к крепости.
Он надеялся повидаться с заключенным. Ему хотелось укрепить его дух в последние минуты, мало того, внушить ему дерзость: с высоты эшафота, "с колеса" крикнуть во всеуслышанье то, что колодник написал в допросе, в тайной канцелярии, против самово...
У ворот крепости стоял часовой.
-- Здравствуй, божий ратничек,-- обратился к нему юродивый.
-- Уходи, дяденька, здесь нельзя разговаривать,-- сказал часовой.
-- Я не с тобой разговариваю, а с Богом,-- отвечал Фомушка и сунул в руку часовому несколько монет. -- Господи! Помилуй своего ратничка, пошли ему здоровья и поскорее воротиться в родную сторонушку.
Часовой видимо был тронут.
-- Божий человек... святая душа,-- бормотал он про себя.
-- Гулю! Гулю! Гулю! -- звал юродивый голубей, бросая на землю зерна.
Голуби гурьбой летели на корм.
В это время к крепости приближались две чернички, одна старая, другая совсем молоденькая. Юродивый пристально вглядывался в них, и на лице его появилась не то радостная, не то грустная улыбка. Он пошел им навстречу.
-- Беленькая Павочка!-- тихо, ласково сказал он.
-- Фомушка! Голубчик! -- радостно вскрикнула молоденькая черничка и бросилась целовать руки юродивого.
-- Дитятко мое! Горлица белая! -- сквозь слезы лепетал старик. -- Почто пришла в экое страшное место?
Юная черничка залилась слезами.
-- Знаю, знаю, дитятко бедное! -- говорил старик со слезами на глазах.
Павочка продолжала плакать.
-- Хоть на стены, говорит, дай мне посмотреть, где он, горемычный, томится,-- пояснила старая черница.
Юродивый с грустью любовался ее прелестным личиком с совершенно детским выражением в ясных, лучистых глазах.
-- Вот и тебя, дитятко, привел Господь видеть в ангельском чине,-- говорил старик,-- а я знавал тебя еще махонькой... Помнишь?
-- Помню,-- смахнула слезу юная черничка.
-- Там, у царевны Марьи Алексеевны в покоях, в куклы игрывала.
Павочка грустно покачала головой.
-- Что ж ему будет? -- спросила она, указывая на крепость.
-- Алексею-то?
-- Да, родной.
-- А Богу ведомо... Только сказывают, сам-от зело сердитует.
-- А за что?
-- Да Алексей корит ево, будто он женат на своей племяннице.
-- Как на племяннице!
-- На племяннице, горлица моя, да еще на духовной.
-- Как же это так? Яне разберу, в толк не возьму,-- говорила Павочка.
-- А как же, горлица! Когда ее-то крестили в русскую веру, так восприемницей ее от купели была ево родная сестра, царевна Наталья Алексеевна.
-- Ну и что ж?
-- Значит, горлица, коли ево сестра ей мать духовная приходится, то брат этой матери кто ей будет?
-- Отец, что ли?
Юродивый ласково улыбнулся: "Ох, деточка невинная, голубица чистая!"
-- Брат отца? Ну, дядя.
-- Ну, и он ей дядя выходит, да не плотской, а духовный.
Старая черница укоризненно покачала головой.
-- Уж коли кум на куме не может жениться, так как же на племяннице-то? -- с ужасом проговорила она. -- Владычица! До чего люди дошли!
-- Боже мой! Чем же Алексей-то виноват, что тот женат на своей племяннице?-- в тоскливой тревоге спросила Павочка.
-- Так, так, моя ласточка,-- качал головой юродивый. -- Алексей, слышь ты, виноват тем, что знает про это.
-- Так все это знают.
-- Знают, птичка, да помалкивают. Ты видела в Чудовом образе на стене: у одного человека сучец в глазу, а у другого бревно?
-- Видела.
-- Ну, Алексей-то, видно, и забыл про этот образ.
-- А что? -- недоумевала юная черничка.
-- А то, что не токмо что указал ему на бревно в ево глазу, а и вынуть то оное бревно умыслил.
-- Боже мой! -- опять заплакала Павочка. -- Что ж ему будет за это?
-- Венец ангельский, птичка.
-- Как венец?
-- Да, венец... И тот венец дороже царского венца.
Старая черница набожно перекрестилась, а юная вскрикнула от ужаса.
-- Боже!-- рыдала она. -- И неужто царь не смилуется над ним?
Юродивый только рукой махнул.
-- Не поможет... Что ты ему?
-- Да вить Алексей мой духовный отец.
-- Ну, а сама-ту ты кто, птичка?
-- Как кто?
-- Да ты, птичка, теперь в ангельском чине обретаешься али нет?
-- В ангельском, точно: черничка я.
-- А вашу сестру, черничек, да и чернецов они на версту к себе не допущает: святоши, говорит, пустосвяты. Бога обманывают, говорит, да людей морочат, чтоб жить на их счет и ничего не делать.
Старая черничка укоризненно покачала головой.
-- Ох, грехи, грехи... А кто за них, за мирских людей, Богу молится, как не мы: без наших молитв, может, и город этот давно бы провалился за грехи людские.
-- Это точно, матушка,-- согласился юродивый,-- вот в этой моей палочке, может, благочестия больше, чем во всем Питере.
-- Господи! Что ж нам делать!-- с отчаянием воскликнула юная черничка.
-- Как что, птичка беленькая? Радоваться! -- с силою сказал юродивый.
-- Радоваться!.. Что ты, дедушка! -- изумленно посмотрела на него Павочка.
-- Да, радоваться... Пред сенным ковчегом, скакаша, играя, людие же божий святии...
И Фомушка начал скакать, семенить ногами и приговаривать: "Пред сенным ковчегом, скакаша, играя..."
В небе ангелы поют,
Венец Лешеньке куют,
Да не просто золотой --
Самый ангельский такой,
В райско место поведут
И посадят в месте том
Рядом с самим со Христом,
С апостолом со Петром...
Снег хрустел под загрубелыми, как у дворовой собаки, босыми ногами бесноватого, седые волосы трепались из стороны в сторону, точно белая куделя, а по морщинистому лбу выступали капли пота... Этими прыжками бесноватого, этою дервишскою пляскою и нелепыми стихами о "райском месте", об "ангельских венцах" и подобной дичью Фомушка и электризовал всегда свою аудиторию, из которой и выходили такие фанатики, как Алексей-лампадчик.
И старая, и юная чернички с благоговением смотрели на возмутительную сцену скаканья по снегу босыми ногами дикого старика, а нелепые причитанья его, видимо, ободрили их.
"Мученический венец получит Алешенька... в райско место войдет... со Христом рядышком сядет..."
-- Смотрите! Смотрите! -- вдруг, перестав плясать, торопливо заговорил юродивый.
-- Что такое, дедушка?-- спросила Павочка.
-- Вон из дворца выходит.
-- Кто такой?
-- Великан, видите? Это сам...
Из небольшого дома, построенного у Невы и служившего первое время дворцом для неприхотливого преобразователя России, действительно, выходил великан-человек с саженной дубинкою в руке. С ним вышел кто-то другой, поменьше. Стоявшие у дома часовые взяли на караул.
Великан повернул к крепости.
"Удалися от зла и сотвори благо..."
Все трое торопливо спустились к Неве. Но царь узнал издали юродивого и погрозил ему дубинкою.
-- Грози, грози,-- бормотал юродивый,-- только я тебе не Филипп, а ты не Грозный13.
Все осторожно оглядывались на крепость, пока великан не скрылся в крепостных воротах.
-- Куда же мы теперь, дедушка? -- спросила Павочка, останавливаясь.
-- К нему, к Алексею: я думала хоть в оконце увидеть ево, света.
-- И не думай, а лучше толкнемся к благочестивой царице Прасковье Федоровне, святая душа! Может из жалости к тебе, сиротке, она и сделает что-либо.
-- Так веди меня к ней, родной,-- встрепенулась юная черничка.
Примечания:
13