XI. ЮРОДСТВО -- СИЛА ДРЕВНЕЙ РУСИ
Это был знаменитый в то время Фомушка-юродивый, живой осколок древней, допетровской Руси. Его знала вся Москва, а впоследствии, когда столичная жизнь стала зарождаться во вновь созданном державным "плотником" Питере, узнал его и Петербург.
"Христа-ради юродивые" -- это была сила, с которою должна была считаться древняя Русь. Юродивые в то время являли из себя ходячую сатиру, бичевавшую сильных и богатых. С нею должны были считаться и цари, даже такие неподатливые на уступки кому бы то ни было, как Грозный. В словах, иносказаниях и поступках, даже в видимых дурачествах искали и находили пророческий смысл. Юродивые такие резкости говорили всенародно в глаза сильным, какие для других, не для юродивых, могли кончаться застенком и плахою. Особенно в женской половине московской Руси они были всесильны. Считалось за честь принимать у себя босого и нечесаного Фомушку или Никитушку, и Никитушки давали тон общественному мнению, направляя иногда государственные дела в нежелательную для властей сторону. За них стояли и народ, и войско.
Наш Фомушка являлся живым протестом обновления Руси, и за ним стояла вся старинная бородатая знать. Фомушка ядовито осмеивал все нововведения гениального преобразователя, и злые сатиры его переходили из уст в уста, от боярыни к боярыне, от святителя к святителю. Он постоянно язвил особенно Феофана Прокоповича12, сочиняя про него небылицы и нелепые вирши, вроде следующей:
Хохол, хохол,
Черкаской вол,
Мазепин брат,
А чертов сват --
На Русь пришел,
Латынь привел
С табун-травой,
Что выросла из черева
Блудницы злой.
Эти глупые вирши расходились по Москве и по Петербургу, отравляя и без того невежественные умы, и глухая смута таилась то по боярским домам, то по кельям старых, закоренелых святителей-"пустосвятов". Как Фомушка избегал страшной дубинки преобразователя, это была его тайна, и скорее тайна покровительствовавших ему боярынь и даже "дворских девок", то есть придворных фрейлин. Он знал все, что делается и при дворе, и в коллегиях, и в тайных канцеляриях.
-- Ах вы, гули, гули умницы,-- говорил он часто, обращаясь к голубям, слетавшимся к нему за кормом,-- вот если б я вас учил дубинкою, как тот, вы бы все от меня в лес улетели.
И бородачи-патриоты, лавочники и кулаки, слушая такие речи юродивого и догадываясь, на кого он метит, лукаво улыбались в свои бороды и помалкивали: "не ровен час..."
Это был такой же фанатик, как и тот, который сидел теперь в крепости, но только более осторожный и несравненно более опасный. Они знакомы были еще по Москве, когда тот, который сидел теперь в крепости, еще не был архимандритом и настоятелем Александро-Свирского монастыря, а находился еще в Чудовом монастыре и состоял при лампадах святителя под скромным именем "Алексея-лампадчика". Оба они вхожи были к царевне Марье Алексеевне и водили знакомство с истопником царевны, Иваном Богомоловым, хорошенькая, белокуренькая дочка которого, юная Павочка, была любимицею царевны. При дворе Марьи Алексеевны Фомушка пользовался громадным авторитетом. Слово его, намек, иносказание, даже простое дурачество, понимавшееся как "юродство Христа-ради", принимались как наития свыше, глаголы и деяния пророка. Придворные женщины, для которых странницы Агапеюшки, "своими глазыньками" видевшие "сивилл -- девок простоволосых", которые не бросали от себя тени и у которых "в глазах не было мальчиков", были профессорами высших женских курсов, "дворские девки" или фрейлины, заслушавшиеся рассказов о том, как странницы Агапеюшки видели "сиклопесов" на острове "Кикилии", до которого от Соловков "рукой подать", и как эти Агапеюшки своими посохами стучали во "врата адовы" и слышали там за вратами плач, стоны и скрежет зубовный грешников и "чвекот" кипящей смолы, такие придворные особы, патриотки-россиянки, глубоко верили, что Фомушка-дурачок на своей палочке, как "Енох на милоти", летал на небо и беседовал там с самою Марьей Акимовной. Он же, по их глубокому верованию, поймал беса в табакерке безбожного хохла Феофана Прокоповича и, оседлав беса при помощи "двуперстного знамения и трегубой аллилуйи", в одну ночь слетал на нем во град Ерусалим, выкупался в Ердань-реке, посидел там на "пупе земли" и "ко вторым петухам" воротился в Москву.
Вот в чем заключалась нравственная сила Фомушки, в бабах. С бабами не мог сладить и сам державный "кормчий" русского государственного корабля: и его железная энергия разбивалась о бабью глупость и неразвитость. Здесь Фомушка был сильнее царя.
"былиной" всякие вздорные басни, вроде пойманного в табакерке беса, которым особенно верили бабы, а за ними и их мужья.
-- Христос-от и апостолы никого пальцем не тронули, да и солдатушек и пушек у них не было, а поди на! Весь свет завоевали... А он дубиной-то да пушкой и Сивцева-Вражка не завоевал,-- ораторствовал Фомушка уже не перед бабами, а перед бородачами.
-- И точно,-- соглашались бородачи,-- не всегда и бабу плетью возьмешь, а ину пору лаской пуще прошибешь.
-- Что правда, то правда,-- соглашались другие,-- наш Сивцев-Вражек опять отрастил бороды.
И это все были ученики Фомушки, который, проходя Охотным рядом и посыпая горох для голубей, обыкновенно выкрикивал:
Эй вы, купцы, купцы,
Удалые молодцы,
Меряйте -- не обмеривайте,
Вешайте -- не обвешивайте.
-- Ну, без эстово нельзя, человече божий,-- отвечали ему вслед охотнорядцы,-- не обманешь, не продашь, а мы потом замолим либо нищему копеечку подадим.
Агапеюшку, которая читала ей знакомую уже нам книжку о "сивиллах", о "сиклопесах" и о подобной чепухе.
-- А! Здравствуй, божий угодник! -- встретила Фомушку царица. -- Садись да послушай, что мне Агапеюшка читает об аде.
Фомушка послушно сел на полу.
-- Ну, читай, Агапеюшка, сначала,-- сказала Прасковья Федоровна.
-- "Когда бе ад сотворен? -- начала чтица в нос,-- понеже и о сем потребно знати. Ад сотворен от божия области в той самый час, егда диавол промыслил противу Бога сести. Где есть ад? Ад есть, его же мы именуем преисподний ад, то есть на конце земли, на некоем месте, иде же смрад и тьма, и никто же от человек живых тамо идти не может..."
-- Я, матушка царица, доходила только до врат адовых,-- увильнула продувная баба.
-- А! Только до врат? -- удовольствовалась ответом царица.
-- До врат, государыня.
-- А врата были затворены или отворены?-- любопытствовала царица.
-- А какие они?
-- Железные, государыня, пребольшущие.
-- Ну, читай дальше.
Странница продолжала тем же гнусавым голосом:
"Каков есть ад? Ад есть верее узок, а вдоль широк и глубок, и никто же весть меры его, токмо Бог един, яко и книги поведают нам, иже некий души, от века тамо впадши, не обретоша еще дна..."
-- Царица небесная! -- всплеснула руками Прасковья Федоровна. -- Так и не долетели до дна?
-- Не долетели, государыня.
-- И все летят, летят?
-- Все летят, матушка царица.
-- Слышу, матушка,-- отвечал последний,-- ох! полетят туда многие, многие... И я знаю, кто полетит туда, ох, знаю!
-- А кто, Фомушка? -- обратилась царица к юродивому.
-- Не велено сказывать, не могу,-- уклончиво отвечал юродивый. -- А у меня есть до тебя дело, государыня.
-- Какое?
Прасковья Федоровна и руками замахала.
-- И не говори! И не говори! Сам-от так и рвет и мечет... на своей-де племяннице женат, пишет ему Алешка.
-- Что ж! Алексей прав,-- возразил юродивый.
-- Да и другой Алексей тоже был прав, а что от него осталось?
Примечания:
12 Феофан Прокопович (1681 --1736) -- закончил Киево-Могилянскую академию. По окончании курса уехал в Рим, перешел в католичество и обучался в иезуитской коллегии святого Афанасия. В 1704 г. Петр I вызвал его в Петербург, где Феофан в роли проповедника утверждал идею примата светской власти над властью духовной. В 1718 г. Петр сделал его епископом псковским и главным своим помощником в делах духовного управления: он составляет все законодательные акты по делам церкви, в том числе "Духовный регламент". С упразднением патриаршества Ф. Прокопович становится первенствующим членом св. Синода и проводит идеи, близкие к протестантским богословам, сталкиваясь с католическими симпатиями Стефана Яворского. Будучи сторонником "просвещенного деспотизма", он был неуязвим для противников, вызывая глухой, копившийся гнев старорусской партии.