IV. ОБ ОСТРОВЕ "СИКИЛИИ" И "СИХЛОПЕСАХ"
В конце зимы 1719 года царица Прасковья Федоровна4 пользовалась Марциальными водами и в половине марта, возвращаясь в Петербург, должна была проезжать через Александро-Свирский монастырь.
Старую царицу, как большую богомолку, встретили с большими почестями: встретил сам архимандрит со всею братиею и с иконами.
Но едва государыня вышла из колымаги и приложилась к иконе, как из рядов монахов выделился один и упал перед нею на колени. На голове он держал какую-то бумагу.
Архимандрит, предчувствуя что-то недоброе, шепнул стоявшему около него келарю, чтоб тот велел звонарю тотчас же благовестить к обедне.
Увидав челобитчика, царица дала знак архимандриту.
-- Прими челобитье и вычитай вслух,-- сказала она.
Архимандрит слегка побледнел, но тотчас же исполнил приказ царицы. Руки его дрожали, когда он развертывал челобитную, но когда глаза его упали на титул просьбы, он обратился к царице:
-- Государыня царица! Челобитье писано не на твое имя, а на государево.
-- Что ж! -- возразила Прасковья Федоровна. -- Все челобитья пишутся на государево имя.
-- Так повелишь, государыня, вычитать?
-- Прочти, что главное, вон к обедне, кажись, заблаговестили.
-- Заблаговестили, государыня: скоро проскомидия начнется.
-- Ну же, чти,-- торопила цархща. Архимандрит, глядя в бумагу, что-то несвязно бормотал, путался и заикался...
-- Читай громче, не слышу,-- заметила Прасковья Федоровна.
-- "Построил на пристани реки Свири за четыре поприща часовню,-- бормотал архимандрит,-- и на построение оной сбирал волею и неволею, правил с братии и трудников волею и неволею ж, с мала и до велика..."
-- Это кто правил-то неволею? -- спросила царица,
-- На архимандрита, государыня, безлепично клеплют,-- отвечал Александр, запинаясь.
-- На какого архимандрита?
-- На меня, стало быть, государыня царица.
-- А-а, читай-ко дальше.
-- "Также и с крестьян,-- продолжал архимандрит,-- отчего многие разбрелись врознь, не терпя такого правежа, часовню украсил образами местными из новопостроенного в монастыре придела Петра и Павла, и построил ее ради своей безраздельный корысти и прибытка, чтоб часовенный сбор получать в свою пользу. Он же, архимандрит, царским ангелам не празднует, и молебного пения на те царские ангелы не совершает, и по царским родителям, на памяти о преставлении их, божественной службы соборно не служит и панихид соборно не поет..."
-- И это правда?-- строго глянула царица на чтеца.
-- Посмотрим, разыщем... А что дальше? -- спросила Прасковья Федоровна.
-- Все, государыня, кончил все челобитье, ябеду.
-- А кто челобитчик?
-- "А к сему доношению,-- читал архимандрит,-- за страхом его, архимандрита, руку приложить никто не смел, потому что, если кто начнет говорить про архимандрита, то ему доносят, и он бьет до полусмерти, и бывший архимандрит Кирилл хотел донести вашему царскому величеству об его архимандричьем непорядочном житии, и за то он, архимандрит, его, Кирилла, бил по три накона5, что едва ожил..."
-- Как! -- строго спросила царица. -- Архимандрита бил по три накона?
-- Маленько секал, государыня,-- отвечал Александр,-- точно, секивал...
-- Архимандрита-то! Чем сек? -- волновалась Прасковья Федоровна.
-- Плеточками, государыня...
-- Плетьми! Старика! За что же?
-- За провинности, государыня... Вздумал он, Кирилл, однова бежать тайно из обители, а я и поймал его, да и велел маленько посечь, по уставу, и посадить в тюремную келью на цепь, легонькая такая цепь, не тяжелы железы... А через три дня освободил от уз... А он возьми да убеги вдругорядь, и бежал в Новгород, к преосвященному Стефану, а когда его, Кирилла, до преосвященного не допустили и он ушел в Петербург, к преосвященному Федосию клепать на меня, преосвященный Федосий велел ему возвращаться в монастырь... За то я его, государыня, и посек вежливенько, по уставу, соймя рубашку...
-- Ну! -- нетерпеливо перебила его царица. -- Дочитывай челобитье.
Архимандрит повиновался и продолжал:
-- "... что едва ожил, и, оковав, сослал в приписной Введенский монастырь, чтобы к вашему величеству с доношением не шел; также и иеромонаха Константина бил и его келейную рухлядь ограбил, и его, иеромонаха, в приписной же монастырь сослал; схимонаха Савватия бил и келейную его рухлядь пограбил и из монастыря выслал; схимонаха Исайю бил и келейную его рухлядь пограбил же, да служебника Лазаря Минина бил смертным боем и пожитки его пограбил, а его скорбного из монастыря выслал, и он в деревне от того бою неделю лежал да и умер; также и многих монахов и служебников бьет до полумертвия, и того ради явно вашему величеству доношения писать и рук прикладывать за таким его убивством и страхом не смели, а сего доношения вашему величеству донести было и вручить невозможно того ради, что он, архимандрит, нас, богомольцев ваших, с монастыря не спускал и у ворот поставил караульщиков с дубьем, чтобы никого из монахов к вашему величеству ни с каким доношением не ходили..."
Благовест к обедне между тем продолжался. Скоро начали и трезвонить. Царица спохватилась.
-- Ах! Никак, уж трезвонют...
-- Трезвонют, государыня,-- поторопился подтвердить архимандрит, обрадовавшись случаю прекратить ненавистное чтение.
-- Как бы не опоздать,-- заторопилась и Прасковья Федоровна,-- ужо дослушаю челобитье.
И она поторопилась в отведенный ей покой, чтобы переодеться и идти в церковь.
Едва она вышла от обедни, как на паперти ее уже ожидала странница Агапия. Это была удивительная странница! Она пришла к царице Прасковье Федоровне, когда та была на Марциальных водах, и до того очаровала царицу своими россказнями, что та с нею теперь совсем не расставалась и везла с собою в Петербург. Уж и где не была эта странница! Сама, своими глазыньками видела и бесов, и "адские врата". У нее же оказалась удивительная книга, которую Агапия сама и читать умела. При чтении странницею этой книги у богомольной царицы мурашки под кожей ползли, так занятно и так страшно!
И едва после трапезы царица легла отдохнуть, как Агапия уселась за чтение вслух.
-- А ты, Агапеюшка, прочти мне то место, где говорится об островах,-- сказала царица, лакомясь коломенской пастилой.
-- Слушаю, матушка царица,-- смиренно отвечала странница Агапия, видимо, жох-баба, с рысьими глазками и вкрадчивым голосом.
-- Вот, государыня,-- сказала она. -- "Первый остров Тиверис,-- читала Агапия,-- близ его Крит, подле того Хомос, еже есть полн злата; к нему же прилежит Парос, оттуда вывозят нарочитый камень мраморный и лутший сардис; тамо же родятся сивиллы..."
-- Что же это за сивиллы такие, Агапеюшка? -- полюбопытствовала царица.
-- Это, матушка государыня, такие девки простоволосы, сказать бы, наши русалки,-- отвечала всезнающая Агапия.
-- Что же эти девки делают, милая?-- спрашивала далее любознательная царица.
-- А сама-то ты, Агапеюшка, видала этих девок?
-- Видала, государыня, близко видала.
-- Что ж, каковы они из себя?
-- Просто, как девки, только от них тени не бывает, да в глазах мальчиков нету, оттого оне вьюношей и заманивают.
Агапеюшка взяла пастилы и опять уселась за книгу.
-- "Тамо же остров Сикилия,-- снова читала она, чавкая пастилу,-- на нем гора, а с той горы каплет жупел, или реши, сера горючая; глаголют же, яко тамо под землею души мучими суть. В том же самом месте есть бездна морская: к тем местам аше корабль приидет, то изгибнет. В том же месте есть остров полн огню, и в том огне стоят ковачи посреди огня, и нарицают тех кузнецов языческие книги именем сиклопеси, куют громовые стрелы; наши христианские книги учат нас, еже те сиклопеси самые диаволы, иже хранят путь ко аду, и стоят близ адских зрат, и мучат осужденные души человеческие..."
-- Господи! -- вздохнула царица. -- Ты, чаю, этих сиклопесов не видала?
-- Как не видать, матушка государыня! Чего я не видала! Видела и сиклопесов,-- безбожно лгала странница.
-- А на том острове, государыня, на Сикилии: от Соловецкой обители до острова Сикилии рукой подать.
-- Какие ж они из себя, эти сиклопеси?
-- Страшны зело, аки ефиопы.
Агапия, видимо, уклонялась от более обстоятельных ответов: до Сицилии -- Сикилии от Соловков рукой подать, циклопы -- "сиклопеси" у нее точно ефиопы, вот и все. А потому, желая усыпить любознательность своей просвещенной слушательницы, Агапия начала вновь читать, ужасно гнуся по требованиям тогдашней декламации:
"Тамо от того острова дале некий остров Сардиния,-- продолжала ученая женщина допетровской Руси,-- в том острове краль Сардинус создал град крепок. В том острове великие волки и змиеве, да тамо же есть трава, и кто ее яст. то будет тот долго спати, яко невозможно его возбудити, дондеже сам не восстанет; тамо же есть источник воды, а аще кто больной испкет, здрав будет; аще ли тать испиет, то вскоре обрящется тамо, идеже крал, и сам на себя исповедает..."
Агапия остановилась и глянула на царицу. Просвещенная слушательница спала сном праведным...
Примечания:
4 Прасковья Федоровна (1664--1723) -- с 1684 г. жена царя Иоанна Алексеевича, мать императрицы Анны Иоанновны. Овдовев, проживала со своими дочерьми в с. Измайлове. Воспитанная в условиях старинного дореформенного уклада, она едва знала грамоту, была полна предрассудков и суеверий. "Двор невестки,-- говорил про нее Петр I,-- госпиталь уродов, ханжей и пустосвятов". В то же время она понимала необходимость образования и, к удовольствию Петра I, детей воспитывала в новом духе.
5 -- прием; "бил в три накона" -- то есть трижды, в три приема.