II. ФАЛЬШИВЫЕ АССИГНАЦИИ
На другой день в приемной зале потемкинского дома в Дубровне местные власти ожидали выхода князя. Были тут и могилевский губернатор Николай Богданович Энгельгардт, и предводитель дворянства, и некоторые из помещиков.
В это время к крыльцу подъехала почтовая телега тройкой и из нее вышел знакомый уже нам еврей, Берко Изаксон, весь в пыли. Торопливо отряхнув с себя пыль, он взошел на крыльцо мимо стоявших там часовых и смело вступил в приемную. Адъютант узнал его.
-- А! Берко! И ты к его светлости?-- обратился к нему губернатор.
-- Так точно, ваше превосходительство.
-- А отчего не ко мне? Ведь я твой губернатор.
Еврей несколько замялся:
-- Извините, ваше превосходительство... Я до самих, до светлейшего... У меня государственной важности дело... Сами их пресветлость знают...
-- А-а!-- протянул губернатор.
-- Он и вчера был у светлейшего,-- пояснил адъютант. -- Доложить?-- спросил он еврея.
-- Прошу пана... Прошу, ваше превосходительство...
Адъютант прошел в кабинет и через минуту воротился.
-- Его светлость ждет,-- обратился он к еврею.
Когда Изаксон вошел в кабинет, то увидел, что Потемкин лежит на диване и рассматривает большую карту, растянутую у дивана на полу. То была карта Крыма и Черного моря.
Еврей низко поклонился.
-- Ну что, достал?-- спросил Потемкин.
-- Достал, ваша светлость.
-- А сколько?
-- О, много, очень много.
И еврей, вынув из-за пазухи толстую пачку, обернутую бумагой, достал из нее сверток сторублевых ассигнаций и робко поднес их князю.
-- А! Все новенькие...
-- Прямо с завода, ваша пресветлость.
Еврей исполнил приказание и остановился в нерешительности.
-- А дозволит мне светлейший князь еще доложить?-- заговорил он робко, заметив, что Потемкин как бы забыл про деньги и весь сосредоточился на лежащей перед ним на полу карте.
-- Что?-- спросил он рассеянно. -- По этому же делу?
-- По этому, ваша светлость.
-- Ну?
-- Изволите видеть, светлейший князь... Сегодня ночью младший граф Занович и учитель Салморан куда-то тайно уехали...
-- Как? Куда?-- удивился князь.
-- Должно быть, в Москву, а то и за границу... Я догадываюсь, не проведали ли они чего...
-- Может быть, ты был неосторожен?
-- О нет, ваша светлость! Я осторожнее кошки. А их, кажется, напугал отъезд вашей светлости.
-- Так ты говоришь, что уехал младший Занович?
-- Так точно, ваша пресветлость, и с ним Салморан.
-- Этот кто ж?
-- Он же в Шклове учителем, ваша пресветлость, и графам приятель.
-- А сам Зорич в Шклове остался?
-- Он в Шклове, ваша светлость, он всегда в Шклове.
-- Так ты думаешь, они в Москву поехали?
-- Наши так говорят, ваша светлость.
-- Хорошо,-- сказал Потемкин, подумав немного,-- если твой извет подтвердится, я тебя не забуду, да и всемилостивейшей государыне о твоем усердии доложено будет. А теперь можешь идти и дожидаться особых распоряжений в Шклове.
-- Слушаю, ваша пресветлость.
Когда еврей ушел, Потемкин велел позвать к себе губернатора, который приходился ему сродни.
-- Как же это, любезный Николай Богданович, в твоей губернии существует экспедиция государственных бумаг, а ты доселе не донес о том государыне?-- спросил князь, приподнимаясь с дивана.
-- Экспедиция, ваша светлость?.. Какая экспедиция?
-- Говорю какая: заготовления государственных бумаг.
-- Не понимаю, ваша светлость, простите.
-- У тебя в губернии делаются ассигнации.
Энгельгардт растерялся было, но скоро оправился:
-- Не может быть, ваша светлость!
-- А вон посмотри сам,-- и Потемкин указал на кипу ассигнаций, что принес еврей.
Энгельгардт взял их в руки и стал рассматривать. Лицо его прояснилось.
-- Вы изволите шутить, ваша светлость,-- сказал он весело,-- это настоящие банковые.
-- Нет, не настоящие, государь мой... Есть с тобой сторублевая?
-- Помнится, есть.
-- А достань да сравни.
Энгельгардт вынул бумажник и достал из него сторублевый билет.
-- Вот такая же точно.
-- А покажи какая?-- спросил Потемкин. Энгельгардт подал.
-- Э! Да и у тебя фальшивая,-- засмеялся князь,-- уж не принадлежишь ли ты, государь мой, к числу фабрикантов?
Энгельгардт совсем смешался.
-- Помилуйте, ваша светлость, я всегда служил верой и правдой ее императорскому величеству и за ее интересы готов голову сложить,-- сказал он обиженным тоном.
-- Так-то так, государь мой, а все ж у тебя ассигнация фальшивая, такая же, как и все эти.
-- Я не знаю,-- оправдывался растерявшийся губернатор,-- это не фальшивая.
Потемкин достал из стола еще одну бумажку и подал ее губернатору.
-- Вот настоящая,-- сказал он.
-- Как хотите, ваша светлость, а я никакой между ними разности не нахожу,-- говорил он, возвращая бумажку.
-- А вот: на моей напечатано ассигнация, а на твоей ассигиация... Вот что, государь мой.
Тут только Энгельгардт понял, в чем дело, и остолбенел: страшное открытие поразило его. Он смекнул, что фальшивыми билетами наводнена вся губерния, если уж и у него, у губернатора, фальшивые в кармане. А тут на столе целая кипа. Между тем он, хозяин губернии, ничего не знает... Это позор. А все этот пархатый жид: не донес ему, а полез прямо к светлейшему... Это его штуки!
В немом смущении он стоял и не знал, куда девать глаза. Лицо его покрылось багровыми пятнами, которые затем заменились мертвенною бледностью.
-- Успокойся,-- сказал ему Потемкин дружески,-- еще не все потеряно... Надо только накрыть птицу в гнезде.
-- Да я не знаю, где гнездо, ваша светлость!-- смущенно проговорил Энгельгардт.
-- А я знаю -- в Шклове, и гнездо очень высоко свито,-- заметил Потемкин.
-- Ужели в замке!
-- Может, в замке, может, около замка, только птицы эти в замок летают.
-- И Зорич знает об этом гнезде?
-- Знает не знает, а яйца из гнезда таскает.
Энгельгардт чуть не вскрикнул:
-- Так вот откуда у них миллионы!
Потемкин остановил его.
-- Вот что, государь мой, надо тотчас же расставлять силок и ловить птицу на гнезде,-- говорил он медленно. -- Лишь только я проеду в Могилев, то в ту же минуту поручи уголовной палаты председателю... Кто у вас председатель?
-- Малеев, ваша светлость.
-- Надежный человек?
-- Вполне надежный.
-- А умен? Расторопен? Это главное.
-- Человек умный... Но отчего бы не мне самому?
-- А оттого, государь мой, чтоб не подумали, что в изыскании вины Зорича и его друзей-плутов я велел якобы следовать Энгельгардту, моему родственнику, по моей якобы к Зоричу неприязни.
-- Понимаю... Так оно действительно лучше будет.
-- Понимаю... А ежели, паче чаяния, до самого Зорича что касаться будет?
-- Не щади и Зорича, если окажется в подозрении.
-- Слушаю.
-- Да отряди с ним приличную команду, чтобы оцепить замок... Ты карлов Зоричевых видывал?
-- Как же: кто их не знает!
-- Они меняли ассигнации, через них действовала экспедиция, а еще показывают на камердинера Зановичева. Знаешь его?
-- Знаю и его,-- отвечал Энгельгардт,-- черненький из итальянцев, с ним из-за границы приехал.
-- Да вот еще что: сегодня ночью младший Занович и какой-то там учитель...
-- Салморан?
-- Да, он... И его знаешь?
-- Знаю, ловко в банке играет, правая рука Зорича в сей игре.
-- Так видишь ли, государь мой, этот Санморталь, что ли...
-- Салморан...
-- Ну ладно... Салморан и младший Занович ночью ускакали по московской дороге...
-- Ах, плуты!
-- То-то, я догадываюсь, не пронюхали ли они.
-- Возможно, очень возможно... Не заподозрили ли они чего в вашем внезапном из Шклова отъезде?
-- Так их, ваша светлость, можно еще настигнуть в дороге.
-- И я так думаю... Так вот что, государь мой: пошли тотчас же курьера в Москву к главнокомандующему и проси задержать их.
-- Слушаю... Только я двух пошлю: одного, чтоб упредил их и донес главнокомандующему, а другого для надзирания за беглецами.
-- Ладно... Ступай же!.. А то они, плуты, может, и инструменты для делания ассигнаций захватили собой, а здесь пустое гнездо покинули, хоть и тепленькое, да ни пташек, ни яичек в нем уже нет.
И Энгельгардт, раскланявшись, торопливо вышел.