Воскресшая книга. -- "Знаменiе времени" г. Мордовцева.
Habent sua fata libelli.
Эта старинная пословица невольно вспомнилась намъ, когда мы получили "для отзыва" романъ г. Мордовцева -- "Знаменiе времени". Странное чувство не то смущенiя, не то удивленiя охватило насъ, нечто въ роде того, что испытываешь, встретивъ совершенно неожиданно стараго знакомаго, съ которымъ давно разстался и давно позабылъ о его существованiи. Книга, гонимая некогда, осененная ореоломъ "запрещенной", книга техъ временъ, когда "еще намъ были новы все впечатленiя бытiя", и теперь выходитъ въ светъ, какъ и всякая другая, и цена ей всего два рубля. По истине, воскресенiе изъ мертвыхъ. Только къ новому ли бытiю? Не скорее ли къ вторичной смерти, и на этотъ разъ уже навсегда? И думается намъ,-- скорее второе, такъ какъ книги еще могутъ воскресать, но настроенiе, когда-то вызвавшее ихъ къ жизни, не повторяется никогда.
Вовсе нетъ,-- во всехъ этихъ отношенiяхъ оне ниже посредственности. Но въ нихъ есть то, что думали и говорили въ это время многiе, что было для многихъ дорого и свято. Читатели того времени встречали въ такой книге живой отголосокъ своихъ чувствъ и мыслей и увлекались книгой, не обращая вниманiя на все ея литературныя несовершенства. Даже напротивъ,-- именно эти несовершенства въ огромной степени усиливали популярность книги. Грубость изложенiя, недостатокъ художественности, режущая прямолинейность книги упрощали ея пониманiе, делая ее доступнее для большинства, которое въ книге, такой аляповатой по форме, яснее и проще разбиралось, чемъ въ тонкомъ художественномъ произведенiи, где, какъ и въ жизни, вовсе нетъ подчеркиванiй, поясненiй отъ автора, что "се левъ, а не собака", какъ писалось подъ аракчеевскими печатями. Никакихъ своихъ мыслей авторъ не преподноситъ читателю въ такой книге. Какъ фонографъ, онъ повторяетъ ходячую въ данную минуту идею именно въ той форме, въ которой читатель слышитъ ее, что делаетъ книгу еще любезнее для него. Никакихъ новыхъ чувствъ авторъ не выражаетъ,-- онъ выражаетъ лишь то, что чувствуютъ если и не все, такъ по крайней мере определенная группа. Авторъ ничего не выдумываетъ, онъ только рабски повторяетъ и въ своемъ изложенiи упрощаетъ известное общественное направленiе, иллюстрируя его грубыми примерами. По форме его произведенiе напоминаетъ изделiе суздальскаго богомаза, но оно резкими чертами запечатлеваетъ волнующiя въ данную минуту мысли и чувства, что и привлекаетъ къ нему читателя.
забытыхъ, писателей, это все -- богомазы. Тутъ лица человеческаго нетъ, а тогда все это читалось, поглощалось жадно и страстно и имело несомненное влiянiе, потому что отражало въ себе настроенiе передовой части тогдашняго общества. Въ противовесъ этимъ писателямъ выступали богомазы и изъ противоположнаго лагеря -- Клюшниковъ, Маркевичъ и т. п. Настоящая литература стояла въ стороне отъ борющихся теченiй и творила въ произведенiяхъ Тургенева, Достоевскаго и Толстого вечные, не умирающiе образы, а не иллюстрацiи къ излюбленнымъ теорiямъ того или иного направленiя. Достоевскiй разъ только сделалъ уклоненiе въ сторону злободневности, въ "Бесахъ", самомъ неудачномъ изъ своихъ романовъ, хотя и тутъ его громадный талантъ спасъ его если не отъ пошлости, то отъ суздальской живописи.
Однимъ изъ самыхъ характерныхъ образцовъ этой литературы является "Знаменiе времени". Даже для шестидесятыхъ годовъ, въ конце которыхъ оно появилось, это произведенiе было выдающимся по грубости формы, прямолинейности и резкости, съ которой подчеркиваются ходячiя идеи того времени. Современнымъ читателямъ, людямъ 90-хъ годовъ, даже въ 80-ые годы, уже трудно было проникнуться настроенiемъ этого романа, темъ, что собственно и составляло главную притягательную силу для читателя шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ.
Съ самаго начала выводится какой-то сумасшедшiй, бредъ котораго, повидимому, долженъ заключать въ себе нечто поразительно глубокое и важное. Вероятно, тогдашнiе читатели и находили это, но для нынешнихъ читателей единственно интересное представляетъ описанiе казни, виденной больнымъ, хотя само описанiе сделано чисто по-суздальски, растянуто, съ массой повторенiй, въ высокомъ "штиле", такъ что даже и эта единственная трагическая сцена въ романе не производитъ теперь ни малейшаго впечатленiя. Этимъ бредомъ романъ начинается и тотъ же бредъ сумасшедшаго, некоего Канадеева, снова и снова повторяется въ несколькихъ местахъ, но дальше въ немъ ничего нельзя понять. Тутъ есть все: и речи о страданiяхъ человечества, и народъ, который мучается въ безсильныхъ порывахъ къ свободе, и славяне, терзаемые турками, и много настоящаго безсмысленнаго вздора, который, вероятно, и для современниковъ былъ непонятенъ, какъ и для насъ. Но чемъ оно было непонятнее тогда, темъ лучше, и загипнотизированный читатель виделъ въ этихъ сугубо темныхъ местахъ глубину глубинъ и бездну премудрости. Бредъ больного служитъ припевомъ къ высокимъ и тягучимъ речамъ, которыми главные герои "романа" разражаются на каждомъ шагу и кстати, и не кстати, лишь бы еще и еще подчеркнуть разницу между "львами" и "собаками".
"Ступитъ на горы -- горы трещатъ,
Граду коснется -- градъ упадаетъ,
".
Или еще лучше -- подобенъ тому анекдотическому мужику, который въ мечтанiяхъ говорилъ про себя: "Кабы я былъ царемъ, селъ бы у воротъ, и какъ кто мимо -- того въ зубы, какъ кто мимо -- того въ зубы". Онъ решилъ,-- Карамановъ всегда и все решаетъ категорически и безповоротно,-- что все несчастiе людей происходитъ отъ лжи, а потому, чтобы сделать ихъ счастливыми, надо везде и всегда говорить имъ правду. Согласно этому правилу онъ и действуетъ, и "какъ кто мимо -- того въ зубы". Ибо правда всегда на его стороне, а все остальные -- мерзавцы. Одинъ Стожаровъ еще ничего, да и тотъ, какъ гоголевскiй прокуроръ, если правду сказать -- "свинья".
Стожаровъ, однако, тоже не лыкомъ шитъ. Еще въ гимназiи "многосторонностью знанiй и оригинальностью мненiй онъ приводилъ въ изумленiе всехъ, съ кемъ ему приходилось высказываться". Въ университете онъ все науки "превзошелъ", но не удовлетворился и решилъ, что все это не то. Написалъ онъ такую забористую диссертацiю, что профессоръ, ее читавшiй, испугался за автора. "Въ прежнее время,-- сказалъ онъ,-- сжигали на кострахъ авторовъ подобныхъ сочиненiй, а въ наше время автора посадили бы въ крепость". Влюбился онъ, между прочимъ, въ одну девушку, которая тоже ему отвечала. Но побоялся что "эти отношенiя установятся на общепринятыхъ рутинныхъ началахъ", и поспешилъ разстаться съ нею. Онъ уезжаетъ, конечно, въ западную Европу, чтобы тамъ поискать разрешенiя мучающихъ его вопросовъ, но не находитъ этого разрешенiя, ибо везде тоже, "что и у насъ въ Кинешме: городничiй деретъ носъ передъ обручникомъ, а обручникъ для него же делаетъ кадки къ огурцамъ и унижается, чтобы городничiй позволилъ ему набить на кадку обручъ". Въ Россiи онъ "перегорелъ" въ литературномъ огне и понялъ, что дело современныхъ "великихъ людей состоитъ не въ томъ, въ чемъ состояло дело техъ великихъ людей, которымъ исторiя приписывала величiе иногда по ошибке, иногда же въ силу того, почему для мелкаго воришки закоренелый убiйца и негодяй кажется великимъ человекомъ. Переходя изъ детства въ возмужалость, онъ на дороге столкнулъ съ пьедестала многихъ великихъ людей, которыхъ прежде считалъ таковыми, и въ своей памяти отвелъ имъ самое нужное место, тотъ бросовый уголокъ, въ которомъ помещался старостинъ племянникъ Ларька, угодившiй въ Сибирь за конокрадство и убiйство. Зато на этой же дороге онъ встретилъ действительно великихъ людей и понялъ, что величiе ихъ следуетъ мерить не всегда темъ аршиномъ, которымъ мерилъ Плутархъ". Тутъ читатели шестидесятыхъ годовъ съ жаднымъ нетерпенiемъ ждали, каковъ же аршинъ для современнаго важнаго человека, и читали, затаивъ дыханiе: "Исходной точкой жизни Стожарова съ той поры стала -- польза, если и не въ широкихъ размерахъ, не въ общечеловеческихъ видахъ, то хоть самая узенькая, хотя бы такая, которая принесла бы счастiе и спасенiе Ларьке, укравшему у его отца пегаго иноходца". Въ поискахъ за этой пользой мы и застаемъ Стожарова на первыхъ страницахъ романа.
житье-бытье. Волею судебъ его заноситъ въ приволжскую деревню, где онъ снова сталкивается съ любимой некогда девушкой, ныне сельской учительницей въ земской школе, и его "точеная голова",-- этотъ эпитетъ, долженствующiй характеризовать преобладанiе умственности надъ сердцемъ Стожарова, повторяется безчисленное количество разъ въ романе,-- просiяла. Его избранница "порвала узы рутины" и изъ ничтожной куколки-девицы превратилась въ сознательнаго человека женщину, которая на практике осуществила его принципъ -- приносить пользу хотя бы и узенькую, хотя бы только Ларьке. Школа ея процветаетъ яко кринъ сельный, ея ученики ведутъ войну съ отсталыми учениками министерскаго двукласснаго училища, где больше обучаютъ всякимъ "исторiямъ", только не естественной исторiи, тогда какъ ея ученики превосходно изучаютъ именно последнюю. И "точеная голова" склоняется передъ учительницей, Бармитиновой, которая такъ просто и геройски разрешила задачу жизни, что для права на личное счастье надо прежде поработать для другихъ, отдавъ себя на служенiе этимъ другимъ во имя его афоризма, "что двумъ подло пользоваться счастьемъ, когда другiе двадцать несчастливы". Старое чувство даетъ себя знать, но теперь Стожаровъ подходитъ къ ней, какъ равный къ равному, и между ними происходитъ окончательное объясненiе, выясняющее, что ныне оба они имеютъ право принадлежать другъ другу, такъ какъ онъ "все время тесалъ камни для зданiя будущаго", она -- подготовляла тоже камни для этого будущаго. Ибо камень этотъ -- народъ, на немъ созиждутъ они это зданiе, где для всехъ будетъ равное счастье, всемъ будетъ "тепло въ немъ и светло". Именно какъ разъ теперь идетъ Стожаровъ делать первую закладку фундамента. Въ чемъ состоитъ этотъ фундаментъ, мы сейчасъ узнаемъ. Тутъ-то и явится неотразимый въ своей победительности Карамановъ, который и наложитъ на него "необорныя руки" и докажетъ, что хотя онъ, "точеная голова", и ничего себе, а въ сущности -- онъ ничто.
"смоленая дратва", "улыбка собачья", "глаза стоячiе", голова, хотя и стриженная нагладко, но до нея "не касалась ни гребенка, ни щетка". Старикъ Стожаровъ, осведомившись о его имени и званiи, спрашиваетъ не родственникъ ли онъ соседняго богатаго помещика. "Да, къ несчастью, я сынъ этого негодяя", спокойно выпаливаетъ Карамановъ, и чтобы ошарашить беднаго старичка въ конецъ, продолжаетъ: "Мне говорили, что вы честный человекъ. Это такое редкое явленiе, что я пришелъ посмотреть на васъ"... И дальше весь разговоръ ведется въ такомъ же тоне. Изъ него узнаемъ, что Карамановъ ищетъ "честной работы", почему нигде ужиться не можетъ, и проситъ, чтобы старикъ принялъ его къ себе въ рабочiе. Пока живъ его богатый отецъ, Кармановъ не хочетъ съ нимъ связываться, но отъ своей доли въ именiи, перешедшей къ нему отъ матери, онъ не отказывается и ждетъ, пока умретъ отецъ, чтобы затемъ осуществить свой особый планъ осчастливить "подлое человечество". Здесь и застаетъ его Стожаровъ, прiехавшiй для закладки фундамента. Когда Стожаровъ, десять летъ не бывшiй дома и не писавшiй ничего о своемъ прiезде родителямъ, является неожиданно въ домъ свой, на пороге его встречаетъ смерть: старуха нянька, все сторожившая его прiездъ изъ слухового окна, падаетъ съ лестницы и убивается на смерть. Эта неожиданность наводитъ Стожарова на следующее философское размышленiе: "Какая странная, роковая встреча... Неужели отъ одного нашего приближенiя должны вымирать старые люди, какъ вымираютъ дикiя индейскiя племена отъ соприкосновенiя съ европейской цивилизацiей?".
Въ романе нетъ поясненiй, какiе предварительные шаги делаютъ оба героя для осуществленiя своихъ плановъ, пока ихъ отцы живы. Одинъ, повидимому, все обдумываетъ свою "узенькую пользу", другой пока работаетъ у него же въ батракахъ и между деломъ сокрушаетъ "зубы" неправде. Но отцы смертны, и наши герои, получивъ въ наследство, большiя состоянiя, приступаютъ къ делу... "обновленiя общества", ни больше, ни меньше, о чемъ мы узнаемъ изъ следующаго разговора Караманова съ сумасшедшимъ Канадеевымъ (по мере надобности авторъ излечиваетъ его на время).
"-- Я хочу попробовать сделать тотъ последнiй шагъ, который люди боятся и не умеютъ сделать, чтобы быть счастливыми,-- процедилъ Карамановъ сквозь зубы. -- Мы решились съ Стожаровымъ начать дело обновленiя общества на новыхъ началахъ,-- сказалъ онъ съ разстановкой, какъ бы стараясь гвоздемъ вбить свои слова въ мозгъ Канадеева. -- Ты, вероятно, находишь, что начальныя мои слова слишкомъ громки?-- вдругъ спросилъ онъ, заметивъ, что зеленые глаза Канадеева выразили не то сомненiе, не то насмешку. -- Они и должны быть громки. Тамъ, где словами не прошибешь деревяннаго черепа, надо вбивать это слово обухомъ. Тамъ, где словъ не слышатъ, надо кричать... Надо обновить общество, перевоспитать, создать, хоть изъ земли выкопать... Мы уже начали это дело. Стожаровъ отдалъ даромъ все свое именiе бывшимъ своимъ крестьянамъ -- отдалъ землю, усадьбу, все заведенiя. Онъ хочетъ перевоспитать старую крестьянскую общину, я хочу создать новую. Вотъ почему я ищу пустыню, никемъ не заселенную, куплю эту пустыню и заселю ее. Здесь въ заволжскихъ степяхъ, по соседству съ Азiей, всего удобнее будетъ осуществить мою заветную мысль -- сделать тотъ великiй, последнiй шагъ... Я куплю здесь свободныя земли и заселю ихъ охотниками,-- говорилъ Карамановъ,-- земли свои я отдамъ даромъ моимъ колонистамъ съ условiемъ, чтобы они разорвали всякую связь съ старыми крестьянскими порядками... У насъ будетъ собственность.
-- Значитъ, ты признаешь принципъ вознагражденiя, принципъ платы, заработка, а следовательно принципъ богатства и бедности,-- заметилъ Канадеевъ. -- Это скользко...
"-- Для неподкованнаго ума скользко... А мой умъ подкованъ прочно,-- отвечалъ Карамановъ..."
Вотъ и все. Стожаровъ прiезжаетъ за Бармитиновой, чтобы увезти ее въ свою общину, но Бармитинова не вынесла непосильныхъ трудовъ по школе, заболела чахоткой и умираетъ, а наши герои уходятъ съ последнихъ страницъ романа исполнять свои планы. Есть тутъ, правда, еще вводныя лица, но особаго значенiя не имеющiя. Напр., девица Марина, относительно которой Карамановъ съ перваго абцуга заявляетъ ея брату Канадееву, что "она должна быть глупа и мелка", отъ того, что "слишкомъ хороша", а при первой встрече съ нею выпаливаетъ: "я думалъ, что вы все-таки умнее". Такими упрощенными прiемами, хорошо изученными еще писаремъ у Гл. Успенскаго ("она одно, а ты ей -- совсемъ напротивъ"), Карамановъ убеждаетъ девицу, что онъ и есть соль земли. Девица бросается къ нему на шею "прыжкомъ кошки", но онъ остается твердъ и непоколебимъ, и повторяетъ урокъ Стожарова Бармитиновой. "За моимъ великимъ деломъ я буду думать не о деле, а о васъ", и потому "делаетъ последнее усилiе, отталкиваетъ отъ себя обеими руками грудь девушки, и она падаетъ на землю". Карамановъ уезжаетъ одинъ, а девица готовится стать "человекомъ", чтобы быть достойной этого великаго мужа съ лицомъ цвета "смоленой дратвы" и съ хорошо "подкованнымъ умомъ".
Что же это за настроенiе, которое привлекало читателей шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ къ этому роману, несмотря на всю неестественность героевъ и общую нехудожественность всего произведенiя? Эти отрицательныя стороны и тогда кидались въ глаза всемъ, но они стушевывались и исчезали передъ основной тенденцiей романа, которая преобладала тогда въ настроенiи прогрессивныхъ кружковъ общества. Тенденцiя эта -- вера въ себя, въ силу личности, которая можетъ перестроить мiръ на разумныхъ основанiяхъ. Необходимо только сделаться критически мыслящей личностью, чтобы выработать ясный, толковый планъ разумной жизни, согласно которому и остается переделать общество. Сама по себе эта перестройка дело нетрудное, разъ окажется достаточно сильныхъ личностей, такихъ Стожаровыхъ, Карамановыхъ, Бармитиновыхъ и Маринъ. Въ нихъ-то и заключается вся сила вещей, они-то и суть творцы новой жизни. И всякiй, кто мнилъ себя критически мыслящей личностью, съ жадностью хватался за "знаменiе времени", увлекался героями романа и посильно подражалъ имъ. Ихъ речи, мысли, чувства находили себе отголосокъ въ читателе, который, приблизительно, такъ же говорилъ, мыслилъ, чувствовалъ. Разсматриваемый съ этой точки зренiя, романъ "Знаменiе времени" получаетъ несомненный историческiй интересъ. Для пониманiя бурной эпохи 70-хъ годовъ онъ даетъ очень много. Въ речахъ, если не въ поступкахъ,-- хотя и поступковъ такихъ было въ то время довольно,-- его героевъ сохранились задушевныя мысли передовыхъ людей того времени, и, слушая ихъ, мы какъ бы присутствуемъ при страстныхъ дебатахъ, какiе велись тогда за или противъ переустройства общества на техъ или иныхъ новыхъ началахъ. Теперь мы ясно видимъ всю наивность этихъ проектовъ, проявляющуюся хотя бы въ этой "абсолютной общности труда, денегъ, заработка, всего имущества", и "съ переделами земли". Этотъ переделъ земли, которая находится въ абсолютной общности, а следовательно и переделять ее нетъ никакой надобности,-- какъ кончикъ ослинаго уха, выдаетъ съ головой Стожарова. То же и въ карамановской новой общине, где все общее, но темъ не менее существуетъ заработная плата и проч. Не въ томъ сила, это мелочь, деталь,-- важна вера въ силу личности, которая въ одинъ прекрасный моментъ можетъ перевернуть мiръ. И читатель упивался этой верой, а мы, отдаленные отъ него тридцатилетiемъ, полнымъ такихъ глубокихъ разочарованiй, можемъ отнестись къ этой вере лишь съ "горькой насмешкой сына надъ промотавшимся отцомъ". Сколько бы не уверяли насъ современныя намъ "точенныя головы" и "хорошо подкованные мозги", что сила въ личности, въ субъективномъ отношенiи къ действительности",-- имъ не увлечь за собой никого. Сколько бы ни практиковали они карамановскаго рецепта -- "кто мимо, того въ зубы",-- время ихъ прошло.
Потому-то и думается намъ что воскрешенiе такихъ произведенiй, какъ "Знаменiе времени", является для нихъ не воскресенiемъ, а скорее -- вторичными похоронами. Люди переживаютъ нередко свое время и настроенiе, выдвинувшее ихъ когда-то, но время не повторяется. Довлеетъ бо дневи злоба его, и у каждаго дня своя печаль, у каждаго времени -- свое знаменiе. "Что прошло, того не будетъ вновь",-- сказалъ поэтъ.